Игрек Первый. Американский дедушка - Лев Корсунский Страница 18

— Муха! — говорит Люся. — А, Муха? — сестричка вынуждена хлопнуть его по плечу, чтоб он очнулся. — Ты о чем сейчас думал?

— О чем всегда. Надоело уже;— одной ногой здесь, другой — там!

— А я о чем думаю? — интересуется Люся у Брокгауза, кокетливо оттопыривая губы.

Иоанн Васильевич бесстрастно осведомляется:

— При всех говорить?

— А что такое? — беспокоится Люся. — На что вы намекаете?

— Значит, можно вслух?

— Да пошел ты! — неожиданно злится медсестра, прекращая эксперимент на самой себе.

Иннокентий Иванович видит перед собой малоизученного глюка, забывая о том, что тот контрразведчик.

— Очень интересно! — рассеянно роняет доктор Ознобишин. — Феномен угадывания мыслей пока еще мало изучен…

— У нас в Службе безопасности любой майор может угадывать мысли… — ворчит полковник Судаков. — Мыслей-то у вас всего три или четыре, а у многих — вообще одна…

— У людей столько мыслей, что прочитать их может только Господь Бог! — возражает доктор Ознобишин, заодно угадав мысль больного Брокгауза о том, что негоже ученому ссылаться на столь сомнительную фигуру как Творец.

Скепсис чекиста задел Иннокентия Ивановича за живое.

Фигура несомненная! — отрезал доктор. И тут же уловил умственное сопротивление полковника:

«Теперь все стали верующими! Старые грехи замаливаете!»

Несправедливость вывела Ознобишина из себя.

— Я как русский интеллигент грехи не в церкви замаливаю! Мне посредники в общении с Создателем не нужны! После бутылки водяры небо надо мной само распахивается…

Отодвинувшись от доктора, полковник Судаков разжал уста:

— Сумасшедший дом!

* * *

Игрек отчего-то вызвал наибольший интерес Брокгауза, хотя заподозрить мальчика в терроризме мог только душевнобольной. Беседуя на разные темы с изысканным джентльменом, Долговязый не узнавал от него всякие интересные сведения, а как бы вспоминал.

— Кем вы раньше были, Иоанн Васильевич? — спрашивал Игрек.

— Контрразведчиком! — смеялся Брокгауз.

И мальчик заливался смехом вместе с ним.

— Иоанн Васильевич, если нет разведчиков, зачем контрразведчики?

— Если есть контрразведчики, потребуются разведчики. Было бы болото, а черти найдутся! — Брокгауз скалил в ухмылке безукоризненные зубы. Слишком хорошие, чтобы быть естественными.

«Так же, как его дружба?» — пугался Игрек.

* * *

Краем уха Алевтина слышала, что Брокгауз беззастенчиво льстит Ангелу, и дурошлеп от этого в восторге.

— Мне кажется, у тебя сильная воля! Железная! Ты сможешь все, если захочешь!

И мальчуган с дебильной улыбочкой кивает головой.

Не по душе пришелся Ведьме этот больной. Не потому, что она ревновала Игрека к старперу, хотя чувствовала, что сделать из Ангела можно хоть педераста, хоть дьявола. Мелкого беса угадывала Ведьма в лощеном джентльмене, но отодрать от него своего мальчишечку могла только с кровью.

* * *

— Ты должен научиться внушать свои желания другим людям! — наставлял Иоанн Васильевич Долговязого.

Игрек прислушался к самому себе. Никаких желаний у него не было.

Брокгауз понял это по обескураженной физиономии мальчика.

— Видишь Люсю?

Игрек с готовностью закивал: конечно, он видит Люсю! Сестричка зашла в палату со шприцем, чтобы сделать Мухе укол в задницу.

— Постарайся внушить халде, чтоб она поцеловала Муху в жопу!

Игрек засмеялся шутке своего друга, но тот был на удивление серьезен.

— Ты меня слышал? — Вопрос, похожий на приказ.

— Как это? Я не умею…

— Ты должен очень захотеть, чтобы Люська чмокнула Муху в филейную часть!

Игрек очень этого захотел. Чтоб не расстраивать Иоанна Васильевича.

Сестричка сделала Мухе укол, а затем звонко шлепнула его по заднице, чтоб он прикрыл срам. Пограничник витал в облаках со своими невидимками и мог пролежать с приспущенными штанами хоть до обеда.

— Я старался…

— Ничего, ничего. Давай пройдемся.

Несмотря на то что Тина посылала Игреку запрет на прогулку с прилипалой, друзья, как ни в чем не бывало, отправились в больничный сад. Вслед удалявшейся парочке Ведьма зловеще прошипела:

— Чтоб тебя хватила кондрашка!

Имелся в виду, конечно, ненавистный Брокгауз.

Иоанн Васильевич в ответ лишь почесал тощий зад и тоненько издевательски пукнул. Сущий бес.

6.

В больничном саду у приятелей появилась масса новых возможностей для игры в железную волю.

Кукушка, по просьбе шизофреника с третьего этажа, вообразившего себя бессмертным, куковала, предсказывая ему грядущее.

— Пусть перестанет куковать! — поморщившись, распорядился Брокгауз. Он терпеть не мог пронзительного кукования полоумной тетки.

Игрек сосредоточился. Послал Кукушке приказ:

«Перестань куковать, пожалуйста!»

Надрывное кукование длилось.

«Не смей больше куковать, гадина!»

Вещие звуки исторгались из Кукушки помимо ее воли. Только смерть заставила бы замолчать сумасшедшую, вообразившую себя прорицательницей.

— Ку-ку… ку-ку… ку-ку…

Выходило, что шизофренику в самом деле уготовано бессмертие. Кукушку это поражало не менее, чем прочих свидетелей.

«Замолкни, сучара!» — разозлился Игрек.

Ответом ему было заунывное «ку-ку».

Зажав уши, Иоанн Васильевич зашагал прочь. Беспомощный Долговязый потрусил за ним.

Завистники, не выдержав подтверждения бессмертия своего ближнего, замыслили его убить. Идея показалась им столь привлекательной, что охотников замочить счастливчика нашлось немало.

Брокгауз, уловивший разрушительное настроение народных масс, сделал заключение, не лишенное философичности:

«Хочешь убить — посули бессмертие!»

* * *

Иоанна Васильевича не обескураживало безволие юного друга. Мальчик не мог передать самого пустячного желания даже таким внушаемым особам, как Муха. Брокгауз не оставлял усилий.

— Сосредоточься на одной мысли! — наставлял он своего подопечного. — Люська должна сейчас при всех спустить трусики! Больше ничего. Неужели это так много?

Игрек изо всех сил старался оправдать доверие своего друга.

«Люсенька, стяни, пожалуйста, трусики! — умолял Долговязый любвеобильную сестричку по наущению друга. — Ну что тебе стоит! Надо проветрить пипочку! Свежий ветерок обдует ее… Знаешь, как приятно? Как ты можешь в такую жару все время носить трусики! Какого они, кстати, сегодня цвета? Вчера были голубые… позавчера розовые… значит, сегодня фиолетовые… Покажи мне свои трусики, я должен в этом убедиться! Иначе мне придется справляться об их цвете у Мухи. Кажется, сегодня он их уже снимал с тебя! Сделай это сама, не упрямься, девочка!»