Улыбка судьбы. Медсестра - Евгений Латий Страница 37

— Да-да, только законным! — сверкнув гневно глазами, жестким тоном повторил Семушкин. — Здесь тебе не Чикаго и даже не Чечня! Я не позволю угрожать убийством моему лучшему хирургу! Да, случилось, быть может, непоправимое: твоя законная, супруга разлюбила тебя и полюбила другого. В жизни так бывает. Но столь сложные катаклизмы надо решать по-человечески! Ты, Петр, молод, силен, орденоносец, девушек на твой век хватит! Почему сразу убивать?! Что, нельзя понять и посочувствовать другому, пожалеть, помилосердствовать, мы же русские люди, черт возьми!

Лицо Грабова неожиданно потемнело, исказилось злой гримасой, он схватил второй стакан с водкой и также залпом выпил. Занюхал хлебом, отщипнул, разжевал, и на мгновение его взгляд ожил, потеплел.

— Дмитрий Дмитрич? — вглядевшись в пришедшего и вспомнив старика, еле слышно прошептал Петр.

— Да, Дмитрий Дмитрич! — воинственно воскликнул Семушкин. — И я уже сорок пять лет работаю на ниве здравоохранения, сорок пять лет лечу и спасаю людей и хотя бы поэтому не позволю губить другого человека, даже если он с точки зрения образцовой морали поступил не совсем корректно. Не позволю!

Грабов ничего не ответил. Он сидел, опустив голову, казалось, не слушая своего гостя.

— Но, надеюсь, ты вспомнишь, как утопил в проруби своего школьного товарища?! — не зная, как вывести рыбака из состояния жуткого опьянения, снова заговорил доктор. — Я не забыл твои признания о том, что тебе нравится получать удовольствие от предсмертных судорог убиваемой тобой жертвы! Только жертв больше не будет!

Петр схватил нож и метнул его в главврача. Клинок просвистел в сантиметре от уха Семушкина, с глухим стуком войдя в стену. Старый врач опешил. Он оглянулся, увидел, как глубоко вошел нож в стену, и похолодел, представив на мгновение, что хозяин мог и не промахнуться.

— Пошел отсюда!

Дмитрий Дмитриевич столкнулся с тяжелым, давящим взглядом Грабова, и губы его затряслись.

— Что? — не понял главврач.

— Пошел отсюда, если собираешься еще немного пожить! — прохрипел Грабов.

Он нагнулся, достал из-за печи новую бутылку водки. Резким щелчком сбросил крышку, налил стакан и жадно выпил, словно внутри бушевал пожар. Сел на стул, занюхал хлебом, уронил голову на стол.

— Медицина в данной ситуации бессильна, — прошептал охваченный ужасом и морозным ознобом Семушкин и, как шар, выкатился из дома.

На скользком крылечном приступке нога его вдруг подвернулась, и он с воплем полетел в темноту с высоких ступеней.

4

Старый, похожий на доброго сказочника местный кюре, приветливо улыбаясь, спросил каждого из них, согласны ли они взять друг друга в жены и мужья, и

оба смиренно ответили: «да». Алена была в бело-розовом подвенечном платье с длинным шлейфом, с красной розой на груди, красивая, сияющая. Маленькая церковь полнилась народом, всем окрестным жителям хотелось посмотреть на русскую сиделку, которая становится полноправной хозяйкой «Гранд этуаль».

Даже Колетт, оставив на время приготовление свадебного обеда, примчалась в церковь, чтобы украдкой полюбоваться обрядом венчания и рассмотреть наряд невесты. При выходе из церкви новобрачных под радостные возгласы осыпали рисом и лепестками роз, священник проводил их до крыльца и сфотографировался вместе с ними на ступенях. Такова была традиция.

Потом начался свадебный пир. Несколько давних приятелей Мишеля, два издателя и один писатель приехали из Парижа. Алена им всем очень понравилась. Пришел и местный кюре. Всех гостей набралось около двадцати человек. Все пили шампанское, вино, говорили милые, задушевные слова, желая молодоженам любви, счастья, радости и радостного медового месяца.

— Мы весной решили поехать с женой в Италию! Двинемся в Марсель, а там по морю в Неаполь, в Венецию, в Рим, во Флоренцию. Это будет наше свадебное путешествие, —поделился с гостями своими планами Мишель. — В Италии у меня много хороших друзей. Алин никогда там не была, и я очень хочу ей показать Европу. А осенью съездим в Мадрид. Я люблю пахнущие гранатом большие залы Прадо!

Он сначала сообщил об этом, по-французски, для гостей, а потом стал переводить на русский, для Алены, но она сказала, что все понимает.

— Вот уж не знал, что испанский музей пахнет гранатом, — насмешливо прогудел один из парижских

гостей, тучный писатель с бальзаковскими усами и карими навыкате глазами, как объяснил потом Мишель, создавший несколько нашумевших романов для детей о средневековых пиратах.

— Чем-то он всегда пахнет, — сострил другой.

— Просто, отправляясь в Прадо, я всегда беру с собой один или два граната, мне почему-то приятно именно их держать там в руках и чувствовать тонкий запах спелости, — ответил Лакомб. — Отсюда для меня и аромат этих залов.

Все восхищенно загудели, отдавая должное изысканному вкусу хозяина.

— Шиллер, кажется, любил запах гниющих яблок, — словно специально для Алены по-русски бросил реплику Виктор.

- Теперь вам придется держать в руках два граната и нежную ветку персика, — скаламбурил детский писатель, сорвав даже аплодисменты кое-кого из сидящих, словно шел концерт по заявкам.

— Но почему Прадо?! — состроив недовольную гримасу, подхватил этот веселый разговор моложавый седеющий издатель. — Оставьте немного впечатлений для жены и от нашего Лувра! Мы всё-таки французы, а не испанцы!

Парижане быстро завладели общим разговором за свадебным столом, отпуская шутливые остроты и осыпая невесту стихотворными одами в честь венчания на радость супругу и всем собравшимся. Виктор Рене, который открывал праздничное застолье и на правах старого друга пытался вести свадебный пир,

был оттеснен столичными острословами, поник, сидя с грустным и каким-то отрешенным лицом. Алене даже стало жалко его.

— Виктор почему-то очень грустный, — шепнула она мужу.

Мишель тотчас предоставил ему слово, но произнесенный

им тост с приклеенной улыбкой на губах и самому Рене веселья не прибавил. Через полчаса, сославшись на недомогание, сосед покинул застолье, и оно само по себе стало гаснуть. Лишь один раз возник неловкий момент, когда тот же тучный писатель, вдруг вспомнив о Филиппе, весело спросил о нем, и за столом повисла напряженная пауза.

— Он сейчас в отъезде, — помедлив, с улыбкой сообщил Лакомб. — Филипп у меня бизнесмен.

На следующий день гости разъехались, у каждого нашлись причины для столь спешного отъезда, и новобрачные остались одни. Жизнь потекла своим прежним порядком, одна неделя ничем не отличалась от другой: завтраки с кофе, джемом и круассанами, прогулки в зимнем, а изредка в заснеженном саду — в феврале на неделю даже замело все дороги, так что нельзя было добраться и до Лиона — обед вдвоем в большом столовом зале, двухчасовой сон и семейные вечера за просмотром фильмов и слушанием музыки.