Алмазный огранщик. Будда о том, как управлять бизнесом и личной жизнью - Майкл Роуч Страница 15

Никакой реакции.

Он нажимает ещё и ещё, и наконец из-за двери раздаётся крик: «И уже хто там?»

Камера-то, ясное дело, как всегда, не работает — ни у кого нет ни времени, ни желания её чинить.

«Шмуль!» — «Таки о'кей». — И вы слышите, как отпираются бесчисленные замки, щеколды, запоры, цепочки, задвижки, крючки, защёлки, засовы, — наконец дверь со скрипом открывается.

Шум вырывается наружу, влетает вам в уши, заполняет голову. Такое ощущение, что получасовая какофония прогулки по нью-йоркской улице — визг тормозов, завывания клаксонов, грохот отбойных молотков — сжата в несколько аккордов. Шмуль проходит вперёд под первыми пристальными взглядами хозяина мастерской — «Вэй, всё в ажуре, он со мной» — и тащит меня через «западню» (которая тоже сломана) в саму мастерскую.

Одна-две головы на границе, за которой начинается уже просто сплошной шум, поднимаются и, оценив ситуацию — вроде не ограбление и не покупатель, — сразу опускаются обратно, спеша удостовериться, что алмаз едва ли в микрон не сошлифовался на нет, пока они вертелись.

Комнату перегораживают с пяток длинных и узких, как ребра, столов.

Каждый стол снабжён тремя-четырьмя вращающимися металлическими кругами, и перед каждым кругом сидит на высоком стуле огранщик, склонившись над своим камнем. Места располагаются с обеих сторон для экономии ценнейшего офисного метража — чуть ли не самой дорогой недвижимости в мире, поэтому одного огранщика отделяет от другого, сидящего наискосок, всего несколько футов. Проводя на стуле от десяти до четырнадцати часов, вы видите только лица парней наискосок, — хорошо ещё, если с ними есть о чём поговорить.

Такого освещения, как на алмазном производстве, нет больше нигде.

Когда коричневатая оболочка необработанного алмаза обдирается до получения прозрачной зеркальной грани, мельчайшие частицы алмаза откалываются и смешиваются с очищенным маслом на поверхности металлического гранильного круга. Из-за невероятно высокой скорости круга крошечные песчинки прозрачной алмазной пыли и капли масла разлетаются по воздуху, эта липкая дрянь летит в ближайшую стену или вашего коллегу, где и оседает.

Поэтому здесь каждый дюйм серый, тускло-серый. В серой-серой комнате с серыми-серыми стенами и полом сидят серые-серые огранщики в серых-серых рубашках, брюках и ботинках, с серымисерыми руками и серыми-серыми лицами. И даже окна здесь серые.

Можно побывать на тысячу футов под землей или на сороковом этаже сверкающего снаружи стеклом нью-йоркского небоскрёба (где полно алмазных цехов), но так и не увидеть отличия подземного освещения от серой мглы, пробивающейся через окна. Не перестаю изумляться, глядя, как из тёмных преисподних появляются на свет изысканные ювелирные камни. Это всё равно что смотреть на розовый лотос на пруду возле нашего монастыря в Индии, который вырастает из единственной почвы, дарующей ему жизнь, — смеси ила и грязи. Буддисты обожают эту метафору — Можем ли мы быть как лотос? Можем ли и мы расцветать, поглощая боль и неустроенность жизни, можем ли использовать её несовершенство, чтобы стать одной из редчайших драгоценностей мира — истинно сострадательной личностью?

Шмуль даёт мне несколько необходимых указаний с чего и как начать,а затем усаживает меня на высокий скрипучий стул; слева передо мной Натан, справа Хорхес. Натан — хасидский еврей из Бруклина. Каждый день он приезжает на работу в специальном автобусе; женщины и мужчины в нём сидят по разные стороны друг от друга, разделённые занавеской, и читают молитвы, пока старенький жёлтый школьный автобус, прокладывая себе путь через Бруклинский мост и Чайнатаун, добирается в Район. Натан — счастливчик, у него постоянный контракт с крупным производителем ювелирных изделий на огранку четвертинок (камней весом в четверть карата). Вообще-то это не слишком выгодное предложение — стоимость его труда приближается или даже превышает стоимость готового камня, — но они торгуют высококачественными украшениями, а он запрашивает хорошую цену за стабильное количество.

Поэтому если будет по-настоящему много работать, то сможет заработать на жизнь.

Хорхес совсем с другой планеты. Он один из пуэрториканских мастеровых, хорошо известных в алмазном деле: гордый и неуправляемый. Иногда он уходит в запой и не показывается целыми днями, иногда исчезает в Пуэрто-Рико на несколько недель и вдруг возвращается на работу как ни в чём не бывало, как будто ходил пить кофе. Но его золотые руки! Ни у кого нет таких рук, что мелькали бы над гранильным диском как крылья стрекозы, создавая шедевры из абсолютно безнадёжных кусков сырья. Ему доверяют обрабатывать лучшие камни в мире, вот и сейчас в его верных руках двенадцатикаратный алмаз, раскалённый до малинового цвета визжащим железным кругом. Ограненный, он потянет больше чем на пятьдесят тысяч долларов.

Шмуль достаёт старую проверенную гранильную головку из коллекции экзотических инструментов, воткнутых в отверстия по краю его скамьи; возможно, это та головка, на которой учился он сам, настоящий антиквариат, заря алмазного гранильного дела. На конце рукоятки, сделанной из твёрдой качественной древесины, закреплена толстая медная оправка со свинцовым шариком на конце. Мы нагреваем шарик с одного края на маленькой спиртовке, которая всегда у него под рукой, пока свинец не становится мягким. Затем быстрым движением Шмуль вдавливает необработанный камень в свинец, плотно подгоняя его несколькими быстрыми щелчками ногтя.

Совершенная атомная структура алмаза делает его не только одним из чистейших веществ во Вселенной, но и одним из лучших проводников тепла и электричества. Совсем маленький алмазный квадратик, помещённый под чувствительное электрическое соединение — скажем, в крошечный выключатель космического аппарата, — гарантирует, что оно никогда не выйдет из строя из-за перегрева, потому что алмаз отводит тепло лучше любого другого вещества. Поэтому алмазы можно найти в лучших изделиях NASA. Я помню большой камень, который они заказали в соседней фирме, — они требовали, чтобы он был почти безупречным и большого диаметра. Он был вырезан в форме диска и использовался для защиты внешних линз камеры на спутнике, посылаемом на Марс, ведь алмаз не подвержен почти никакому виду окислительной или другой коррозии. Они даже заказали ещё один такой камень про запас, на случай, если что-то произойдёт с первым. Я и представить не могу, во сколько им всё это обошлось! О чём это я? А, так вот, Шмуль должен был пошевеливаться, потому что алмаз проводит тепло лучше, чем металлы, даже такие, как золото или серебро, и может вызвать неслабый ожог.

На роль моего первого камня Шмуль доверил мне изрядный кусок «борта» — так называют ошибку природы, допущенную при формировании алмаза. Подобное случается, когда вещество алмаза кристаллизуется не вполне правильно и напоминает не лёд, а мутный студень защитного цвета. Эти камни годятся, только чтобы растирать их в абразивный порошок для шлифовки или, на худой конец, чтобы выравнивать, как утюжком, железный гранильный круг в тех местах, где неправильный алмаз с непредсказуемой ориентацией твёрдых слоёв оставил на нём «борозды», или выемки. Необработанный камень весит пару каратов, но стоит меньше десяти долларов, так что нам нечего терять, если я при огранке запорю все его углы.