Герман - Ларс Соби Кристенсен Страница 7

– Нет, лучше мне не кусочничать перед обедом.

– Тогда я доем. Я здоров как лосось, поскриплю еще авось. На что ты там смотришь, Герман?

– На твою голову. Почему на ней волосы не растут?

– Потому что мне помирать пора. Старость как осень. Листья опадают.

– А потом ты превратишься в зиму?

– Да. В долгую-долгую зиму.

Входя в дом, Герман с порога услышал, как мама уронила две тарелки – это вдвое больше нормы. А папа стоял в двери ванной, перекинув полотенце через плечо, и смотрел на него, точно в первый раз увидел.

– Приветик, – сказал папа наконец, но голос звучал непривычно глухо и гулко, как будто папа говорил из большого горшка.

Тут до Германа дошло, что папе с его башенного крана все видно. И как он про Руби врал, папа тоже видел.

– Я не нарочно, – промямлил Герман.

– Что не нарочно?

– Ты следил за мной?

Папа долго обдумывал ответ и даже закрылся полотенцем. Потом скинул его и сказал:

– Сегодня я тебя весь день не видел. Облака слишком толстые были. Зато я помог самолету приземлиться в Форнебю. – Он кинул полотенце Герману. – Это я привираю. На самом деле я видел только птицу. И покормил ее хлебом.

Появилась мама: глаза усталые, лицо в саже.

– Ты можешь не мыться. Еда на столе.

– Зато тебе помыться надо, – засмеялся Герман и кинул полотенце маме.

Рыбная запеканка пригорела, а картошка разварилась почти в пюре. Герман пожалел, что не покусочничал у дедушки. Мама, похоже, сегодня не голодная, она не закрывая рта рассказывает про Бутылю, как он уверял их, будто в пивных бутылках полно муравьев. И про то, что к Якобсену-младшему пришла дама в широкополой шляпе и длинной юбке.

– Мам, ты не заболела? – спросил Герман.

Она резко обернулась к нему и сказала удивленно:

– Заболела? Почему ты спрашиваешь?

– Ты не ешь ничего.

– Она опять худеет, – объяснил папа.

Мама, словно опомнившись, откусила кусочек горелой запеканки и спросила с полным ртом:

– Тебе кажется, я слишком толстая?

– Нет, я тебя одним пальцем подниму, – откликнулся папа, но поднимать никого не стал.

– Может, ты подцепишь краном дедушку и спустишь на улицу? – предложил Герман.

– Идея неплохая, но надо хорошенько все продумать.

– Мы вытащим его через окно. Только это надо делать, пока зима не наступила.

– Как там дедушка, кстати?

– Поскрипит еще авось.

Папа встал из-за стола и начал убирать посуду, но уронил на пол вилку, а когда наклонился поднять ее, упустил еще и стакан.

– Ты с Пузырем говорила? – спросил Герман маму, чтобы не смотреть, как папа ползает по полу, собирая осколки, и загривок у него красный, аж жуть.

– Да, говорила. А сдача где?

– Я уж надеялся, ты забыла! – рассмеялся Герман.

– Забыла не забыла, но можешь оставить сдачу себе.

Герман уставился на маму в недоумении.

– Нам это по карману?

– Да, не волнуйся.

Папа резко выпрямился, чуть не врезавшись головой в потолок.

– Я поговорил с бригадиром. То есть мне не обязательно спрашивать у него, но, короче, ты можешь как-нибудь на днях подняться со мной в кабину. Что скажешь?

Что на это скажешь, подумал Герман, но расстраивать папу не хотелось.

– Здорово. Я наконец рассмотрю свою спину.

Папа выбросил осколки в мусор и поспешно вернулся за стол.

– Ну и на рыбалку съездим, за угрем.

Герман отвел глаза. А папа перегнулся через стол и, размахивая руками, стал показывать размер будущего улова.

– На набережной у «Фреда Ульсена» ^[8]. Там самые жирные пасутся, где слив канализации.

– Прекрати! – крикнула мама и с грохотом встала.

Папа водил глазами с несчастным видом, и Герман понял, что надо его выручать.

– Но душить их я не хочу.

Папа улыбнулся ему с большим облегчением.

– Мы их не душим, Герман. Гвоздь номер три – и всё. Аккуратно в башку тюк – вот так – и всех делов.

Мама выскочила из кухни.

Да уж, вечер становился все страннее и страннее. Папа сегодня сел ужинать не помывшись. Мама взялась довязывать шапку, начатую два года назад. Лучше не отсвечивать, подумал Герман, а пожелать всем спокойной ночи и лечь.

Все каштаны он взял с собой в кровать. Вытаскивать их из скорлупы – одно из самых больших удовольствий. Удивительно, что такое гладкое, такое приятное может прятаться в зеленой скорлупе с шипами, прямо чудо. Он сложил каштаны на подушку рядом с собой, но один все-таки засунул за щеку. Тут же зашла мама и села на краешек кровати.

– Герман, ты ешь каштаны?

– Это я как будто курю.

Мама нежно провела пальцем по пробору, Герман расхохотался, каштан выстрелил изо рта и попал в Америку на глобусе.

– Очень у тебя красивая стрижка.

– Неплохая.

– А уроки ты сделал?

– Нет два раза.

– Ничего страшного. Ты завтра в школу не пойдешь. Нам с тобой надо сходить к врачу.

Сон слетел с Германа в одну секунду.

– Мама, ты заболела?

Она приставила палец Герману ко лбу и мягко уложила его снова на подушку.

– Доктор просто посмотрит на нас. Ничего страшного.

Когда она так говорит, Герман нервничает сильнее.

– Это не аппендицит? – спросил он.

– У тебя болит живот?

– Может быть. Но я не нарочно съел этот листок.

– Герман, ты съел лист с дерева?

– Да, покусочничал. Он мне сам свалился в рот. Во Фрогнер-парке.

– Но ты его выплюнул?

– Потом. Мам, а ты когда-нибудь ела листья?

– Я однажды наелась смолы. Но это давно было, еще до твоего рождения.

– Тогда прорвемся, – сказал Герман.

Мама потрепала его по волосам, но потом зачем-то взялась рассматривать свои пальцы и ладонь. Совсем она сегодня странная, подумал Герман, закрыл глаза и притворился спящим.

Когда мама погасила свет и ушла, закрыв за собой дверь, Герман подошел к окну и приподнял раскрученную донизу штору. В руке он сжимал каштан, глобус мерцал рядом темным желтым цветом, а на черном небе белела круглая луна.