Песня для кита - Линн Келли Страница 5

Я вытащила телефон, чтобы написать дедушке. Эту штуку он купил для меня одной из первых, пока люди только присматривались к мобильной связи. Я уже набрала первые слова, когда наконец одумалась. Иногда так происходило: я собиралась что-то сказать ему, прежде чем вспоминала, что он больше никогда мне не ответит. И тогда мне становилось совсем плохо. Неужели это никогда не пройдёт? И я не смогу привыкнуть к потере?

Вместо набранных слов я написала: «Хочу, чтобы ты был со мной» и нажала «отправить», а потом сунула телефон в карман. Так он казался мне ближе, как будто эта эсэмэска давала ему знать, что я о нём думаю.

– Я не забыла тебя. Просто иногда я забываю, что тебя больше нет.

Позже мы приедем сюда на машине с моим братом Тристаном, чтобы забрать комбайн, но его могут увести у меня из-под носа. А если попросить папу или маму забрать меня отсюда, они возмутятся, что я оказалась на свалке у Мо, а не поехала сразу домой.

Надо предупредить Мо, чтобы придержал комбайн для меня. Мы с ним уже успели хорошо познакомиться, и я вполне могла ему сказать, что хочу забрать этот комбайн. Но когда я вбежала в трейлер, служивший Мо офисом, то не застала его за столом с дымящей сигарой в зубах, как обычно. Какой-то парень едва ли старше Тристана сидел там и смотрел телевизионное шоу, где люди швырялись друг в друга креслами. На синей рабочей рубашке болтался бейджик «Джимми Джо».

Увидев меня на пороге, Джимми Джо встал и что-то сказал. Я никогда не любила общаться с незнакомыми людьми. Но в этом исключительном случае выбора не было. Общаться – я имела в виду переписываться между собой. Меня бесило, как они смотрели на меня, не в силах разобрать невнятную речь глухого. И поскольку я не могла быть уверена, что научилась говорить как надо, то предпочитала вообще этого не делать. К тому же мне были неприятны ощущения, вызываемые собственным голосом. Насколько мне нравились вибрации голоса диктора по радио, настолько же раздражало колебание собственных голосовых связок – как нечто неуместное.

Я торопливо написала в лежавшей на столе тетради:

«Вы не могли бы придержать для меня тот большой «Адмирал»? Я вечером его заберу».

Он прочёл записку и уставился на меня непонимающим взглядом. Я показала на уши и покачала головой: дескать, они так же забиты пылью, как всё прочее в этой комнате.

Он широко распахнул глаза – знакомая картина. Секундная паника, как будто он не знает, что со мной делать, или я вот-вот могу взорваться у него под носом.

– А ты не можешь… эээ… читать по губам? Или говорить? – Он показал на свои губы и на мои.

«Может быть, – подумала я. – Но почему бы тебе просто не прочесть, что я написала?» И я постучала пальцем по тетради, которую он так и держал в руке.

Он подумал и показал на окно:

– Он не работает! – Его рот распахивался так широко, что он явно кричал во весь голос. И вдобавок мотал головой и махал руками.

Я постаралась удержать его взгляд. Конечно, не работает. Даже если его удалось бы включить, толку от этого было бы мало. На такую антенну уже сто лет не поймаешь никакого сигнала.

Я забрала у него бумагу и написала:

«На запчасти».

Пока он читал, его гримаса менялась с ошарашенной на удивлённую. Я посмотрела на часы на стене: мне давно пора идти. Мисс Конн не объяснишь, по какой важной причине я опоздала.

«Я скажу отцу, – написал в ответ Джимми Джо. – Он на приёме у врача. Скоро придёт».

Ага, значит, Мо – его отец. Насколько я могла судить за время знакомства с хозяином свалки, Мо начинал свой день с банки «Будвайзера» с большим хот-догом из ближайшей забегаловки и сигары, так что посещение доктора могло быть неплохой идеей. Вот только плохо, что он не нашёл другого дня, чтобы вспомнить о своём здоровье.

«Скажите, что это для Айрис, – написала я в ответ. – Спасибо!»

И пока Джимми Джо читал, я вырвала из тетради ещё одну страничку и с помощью линейки оторвала от неё узкую полоску бумаги. Не дожидаясь ответа, выскочила наружу и прикрепила к комбайну ярлычок «Айрис Бейли». Ну вот, он почти что мой. Всю дорогу до дома я сияла довольной улыбкой, невзирая на перспективу Больших Неприятностей.

7

Когда я вернулась из школы, Тристана ещё не было дома, но, что гораздо важнее, не было и мамы. И пока она не явится, чтобы прочесть мне нотацию о хорошем поведении, я успею повозиться со своими приёмниками.

Я бегом поднялась к себе в комнату, где три стены занимали полки с коллекцией. Скоро придётся добавлять ещё одну полку. Верстак, устроенный мной за старой дверью, был завален инструментами и деталями приёмников. Мама повторяла, что это похоже на последствия взрыва на радиозаводе, но я всегда моментально находила нужную вещь.

Большинство людей удивлялось, когда узнавали, что я умею чинить старые приёмники, но это потому, что они не замечали, что звук – это движение. И что если он достаточно силён, то может двигать что угодно. Звуковые волны способны разбить стекло, устроить землетрясение или оглушить кита.

И даже если они не настолько сильны, звуковые волны также вызывают движение в приёмнике. Вот почему мне не надо слышать, чтобы понять, работает он или нет. Положив руку на динамик, я пойму, воспроизводит ли он музыку, или трещит от помех, или молчит, как мёртвые камни.

Я уселась рядом с кроватью и пощупала бок напольного радио «Филко 38-690», как делала всегда, возвращаясь домой, и утром, прежде чем уйти в школу. Из всех старинных приёмников в моей коллекции этот был самый любимый. Он был больше метра в высоту и стоял прямо на полу, вместо того чтобы красоваться на полках с остальными. Он был выпущен в 1930-х годах, и, с моей профессиональной точки зрения, это было лучшее радио всех времён. Их был выпущено всего-то не более трёх тысяч.

Долгое время я видела «38-690» только на картинках. И вот однажды он появился передо мною, в витрине магазина мистера Гуннара. У меня глаза полезли на лоб, когда оказалось, что мистер Гуннар собрался его выбросить. Конечно, приёмник был в жутком состоянии. Действительно жутком. Но я не могла позволить вот так просто от него избавиться. Я спросила, нельзя ли расплатиться за него тем ремонтом, который я сделаю сама. Он возразил, что так будет нечестно, заплатил мне за ремонт и отдал приёмник. От этого у меня остался осадок, как будто я обкрадываю старика. Невзирая на риск, что мистер Гуннар может передумать, я честно объяснила, что «Филко» будет стоить немало, если его восстановить. А вдруг он сам не знал, чем владеет?

Он похлопал старый корпус так, что над ним взметнулось облако пыли, и сказал:

– Если ты сумеешь вернуть эту штуку к жизни, значит, ты заслужила.

Следующие пять месяцев я посвятила тому, чтобы вернуть «Филко» к жизни. Наконец работа была сделана, и под моими ладонями завибрировали помехи. Лёгкий поворот ручки настройки – и из динамика полились плавные волны музыки, пронизавшие весь корпус. Если бы кто-то спросил меня, почему я сижу вот так, плачу и обнимаю старый приёмник, я бы сама не знала, что сказать. Просто я всё время думала, сколько лет он вынужден был молчать и пылиться и как близок был к тому, чтобы превратиться в никчёмный мусор, потому что никому в голову не приходило к нему прислушаться.