Где лежит море? - Юрг Шубигер Страница 10

У одной женщины росла яблоня, на которой было много яблок. Яблоки были желтыми и зелеными и все очень сочными. В самых желтых яблоках жили яблочные человечки. Как-то раз женщина надкусила такое яблоко и почувствовала что-то странное. Она нащупала языком какой-то посторонний предмет и выплюнула его на ковер. Женщина нагнулась и увидела, что это маленький человечек мужского пола, в свитере и джинсах, по размеру не больше червяка, какие иногда водятся во фруктах, и такого же неопределенного цвета. С червяком бы женщина долго не возилась, но вот что делать с яблочным человечком, она не знала.

— Ну, это уж слишком, — сказала женщина.

Тем временем яблочный человечек заполз под шкаф.

— Ну, это уж слишком, — еще раз сказала женщина и повторила эту фразу много раз, причем так громко, что ее вполне можно было услышать и под шкафом.

— Если даже в яблоках теперь селятся люди, то куда, скажите на милость, мы катимся? Почему бы им тогда не жить, например, в грушах, а грушам почему не превратиться в уши? Ведь все что угодно может случиться, если в мире столько нелепицы и совсем не на что положиться!

Яблочный человечек умел говорить, и у него был хороший слух. Он разобрал каждое слово, которое сказала женщина, и прекрасно понял, что эти слова значат.

«А ведь может быть, что нас нет», — подумал яблочный человечек и рассказал об этом своим родственникам.

— Если бы мы были, — говорил он другим таким же человечкам на собрании, — то весь мир бы перевернулся с ног на голову. А пока все остается как есть, нас быть не может.

И яблочные человечки стали жить дальше как жили прежде, а все-таки немножко по-другому. Они жили теперь так, как будто б их и не было. И селились в яблоках, как будто не селились. Они ели яблоки, запивая их яблочным компотом, как будто бы не ели яблок и не пили компот. А все-таки жилось им теперь даже лучше, чем прежде, ведь птиц они могли больше не бояться. Птицы где-то прослышали, что яблочных человечков не существует, а то, чего нет, разве можно есть?

Без ведьмы

В этой истории не появляется ни одной ведьмы, потому что ведьм больше не существует. А если бы в ней все-таки была ведьма, ее бы звали Ирма, и она бы чуть не лопалась от злости. Еще бы в ней были две девочки, обе хорошие-прехорошие — от макушки до пяточек. У них бы были белокурые волосы и голубые глаза, звали бы их Гретель и Гретель. Вместе они были б в два раза сильней и умней, чем та ведьма.

— Но двое против одного — это нечестно, — сказала б одна Гретель другой. — Значит, буду одна я сражаться со старой каргой.

Другой бы Гретель это, конечно, не понравилось.

И тому подобное, и так далее.

Но всего этого в нашей истории нет. А что же в ней есть? Почти ничего. Она похожа на пустынное озеро летом, в шесть утра, когда нет даже ветра. А чтобы история эта сохранялась пустой, за ее пределами придется оставить много всего, не только ведьму и Гретель и Гретель. В истории этой не будет всех старых женщин и всех детей, всех капитанов и всех кораблей, всех моряков и всех мужчин. Останется только шесть утра и озеро летом.

Вилли и Великанша

— Жила как-то одна Великанша.

— И какого же она была роста?

— Как тополь. Ну или почти что как тополь.

— А давно это было?

— Очень! Так давно, что время, с тех пор пролетевшее, нужно было б обозначить более длинным словом.

— И все-таки мы до сих пор знаем, что она жила?

— Да.

— А откуда?

— О ней сложена целая история. Ее рассказал один человек со слов своего знакомого, который видел Великаншу собственными глазами.

— А она сама его видела?

— Нет. То есть вначале нет. А иначе б она его съела, и мы бы о ней ничего не узнали.

— Может быть, она была с закрытыми глазами, может, она просто спала?

— Ой, ну конечно же! Великанша спала. Жила как-то одна Великанша, которая спала. Она лежала в тени от кустиков черники, вытянувшись, как поваленный тополь. Огромная храпящая девица, вся в царапинах, а в ее светлых волосах сидела стая воробьев.

— Как же ее звали?

— Ах, у нее даже имени не было! У нее вообще ничего не было — ни друзей, ни рубашки, ни башмаков. Были только грубая сила да толстая дубина, которой она забивала соседских коров. Но еще у нее были кое-какие мысли.