Телефон доверия - Олег Раин

Фантастическая повесть

В этот побег Тошибу мы взяли впервые. Чтобы не обижался потом и не ныл. Хотя кого пугали его обидки. Если честно, и в этот раз не взяли бы. Это уж я словечко перед парнями замолвил. Гольян с Дустом высказались против, — они обычно всегда встречали чужие предложения в штыки, остальным же было фиолетово. После урока, на котором преподаватель Рэм Павлович (мы звали его Хоботом) рассказал нам про живое озеро Зыбун, в побег готовы были идти с кем угодно. Костя Скелетон — единственный, кто высказался не сразу, — хорошо понимал, что ждут именно его решения, а потому некоторое время прислушивался к себе, сосредоточенно хмурил лоб и даже чуть шевелил губами. То есть раньше я думал — это у него игра такая. Ну, вроде как туман напускает для пущей важности. А потом понял и поверил, что все правда: Скелетон и впрямь настраивался, а после делал усилие и нырял. Либо, значит, в человека, либо в будущее. Он это неплохо умел. Куда лучше, чем объяснять потом результаты. Никто до сих пор не понимал, как удается ему почувствовать завтрашний день.

Вот и мне виделись картинки одна глупее другой. Будто он, значит, обращается в призрака, затем ныряет в мозг клиента, а там вдруг оказывается на перекрестке. И одна, значит, дорога ведет в светлое будущее, другая — в мутное прошлое, остальные еще в какую-нибудь тьмутаракань. Ну а он, значит, стоит и выбирает…

Как бы то ни было, но шагать в прошлое у Скелетона получалось обычно хуже. Он ведь и мне память размораживать пытался. Ничего не вышло. Хотя Костик старался, я это чувствовал. Получалось до дикого болезненно, чуть не до рвоты. Гольян потом объяснял, что память специально так минировали — создавая что-то вроде защиты от таких, как Скелетон. Ну не гады ли! И потому погрузиться в мое прошлое у Костика никак не выходило. Нужную дорожку он вроде нашаривал, да только, по его словам, тут же и увязал в какой-то мути — не то в болото попадал, не то в джунгли какие.

Вот и с Тошибой — пареньком угловатым, не очень проворным — процедура затянулась. Может, не стоило мудрить, но перед особо дерзкими побегами мы старались страховаться. Имелся уже печальный опыт. Потому Скелетон и проделал свой давнишний фокус. Выкатил, стало быть, без того выпуклые глазищи, а после с шипением задышал. И все. Тошиба, сидевший напротив него, обмяк — и даже сознание как будто потерял. А минут через десять Скелетон пришел в себя и объявил, что все нормально. Говоря понятным языком, это означало, что будущее у Тошибы дней на пять-шесть вперед точно угадывается.

— И нечего было тянуть! — завопил Дуст, самый нервный и нетерпеливый из всей нашей банды. — Если с этим тюфяком ничего не случится, и с нами порядок будет…

Скелетон спорить не стал. Как я заметил, эти погружения да выныривания из чужих судеб его порядком выматывали. Порой приходил в себя настолько взмокший и бледный, что смотреть было страшно. Точно в проруби побывал или в колодце каком. Иногда шел отлеживаться, а бывало в туалете запирался, воду на лицо лил, горло полоскал, плевался, точно и впрямь наглотался какой гадости.

Однако в случае с Тошибой все прошло легче. С датчиками слежения управились быстро. Один срезали бритвой, еще два заглушил руками Тимур. Тошиба и эту процедуру перенес вполне стойко. Даже пытался изобразить на лице этакое самурайское пренебрежение. Получилось довольно шкодно, и я едва не расхохотался. Ну не получалось у меня серьезно воспринимать этого симпатягу! То есть выглядел он вполне солидно — рослый, с симпатичным причесоном, во взгляде что-то азиатское. Кому другому такой прикид — и стал бы авторитетом. А Тошиба марки не удержал, в первый же день появления в интернате с аппетитом умял столовский комплекс, чем вызвал рвотные рефлексы у половины старшегруппников. А уже вечером после минутной беседы получил в глаз от Чебура. То есть получить-то получил, а сдачи не дал! Это от Чебура — низкорослого, слюнявого фендрика, которого в Ковчеге (это мы так заведение наше называли) треть парней вовсе не замечала — все равно как случайную муху или комара. Короче, облажался Тошиба. Опарафинился по полной. Мог бы положить Чебура на пол и войти в круг нормальных парней, а он что-то бормотать начал, дипломатию разводить. Уж на что Чебур был долгодумом, а тоже смекнул про слабину новичка, — тут же приложился по второму разу. Я бы мимо прошел, да только на Тошибу еще Мятыш с Дустом прыгнули. Это уже стадное что-то сработало… Ладно, Мятыш-глупыш, но на Дуста я давно зуб имел. Знал, что это он у меня брюки клеем мажет. И жвачку в карманы тоже подбрасывал он. Доказухи, понятно, не было, но я нутром чуял — его почерк. А тут и повод подвернулся: типа, трое на одного. У нас в интернате, конечно и четверо могли отбуцать одиночку, но это когда за дело и не новичка, а так…

Короче, Дуст у меня враз превратился в птичку, пролетев от стены к стене безо всяких крыльев. А после еще и по коридору хорошо проехался. Ну а пока я с ним разбирался, у Чебура с Мятышем и дух боевой поослаб. Они ведь решили, что я за Тошибу вступился, — ну и отсемафорили «малый назад». Я же с тех пор обзавелся другом и поклонником, способности которого оценил много позже…

Словом, с датчиками и чипами мы давно научились управляться. Это превратилось почти в традицию, а те, кто побаивался, оставались в Ковчеге и прикрывали нас здесь. Все прочие привычно повторяли обряд очищения. Викасик, вооружившись перочинным ножиком, преспокойно прогрела его над огнем и на глазах сотоварищей с демонстративным спокойствием выковырнула из собственного запястья пуговку чипа. Еще и кровь сама остановила. У Гольяна такая же фиговина сидела в пояснице, и ее выжгли обыкновенной переносной СВЧугой. Более быстро, хотя тоже болезненно. Ну и другие наскоро прооперировались. За исключением Скелетона и Тимура. Эти, как обычно, затихарились на несколько минут в углу — изобразили что-то вроде нирваны. А может, и впрямь в транс входили. Ну а когда выползли на свет божий, то чипов уже не было ни у того, ни у другого. Только по крохотному багровому рубцу на коже. Красавы, короче. Хотел бы я так причащаться! Глазки закрыл, поворковал шепотом лабуду всякую, — и нет ничего. Вместо этого пришлось тоже пластать бритвой по живому. И скажите еще, что это несложно! Для начала сами попробуйте. Были, конечно, и среди нас безбашенные, — тот же Дуст, к примеру, утверждал, что все фигня, что это как ногти подстричь. Только он же полный креозот! Ни шуток не понимает, ни боли не чувствует. А если нет боли, о каком героизме может идти речь?

Короче, так мне завидно стало, так обидно, что я и кровь сразу не сумел остановить. Совсем, блин, разволновался. Прямо беги и прижигай какой-нибудь перекисью. Позорево, в общем. Чтобы успокоиться, я по коридору прошелся, в библиозал заглянул. А там уж само собой так вышло, что юркнул в нашу интим-кабинку. Заперся на щеколдочку и телефонную трубку снял. Поговорил, в общем, поплакался…

Ночью-то каждый с собой наедине. Хочешь, спи, а не получается, вспоминай прошлое. У кого-то, может, и выходит забыть, а я наоборот стараюсь вспомнить побольше и самого разного. Если что приходит в голову, гоняю и гоняю по кругу — с деталями, с запахом, с полной озвучкой! Потому что если и это забыть, что же мне тогда останется? Одно скользкое настоящее — с его дурными уроками, с ребячьми разборками, с трепом, в котором врак и бахвальства всегда было больше, чем правды.