Список донжуанов - Татьяна Полякова Страница 9

Послышались осторожные шаги, затем дверь спальниприоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулась Марья Лукина. С минуту онасмотрела на меня, вытаращив глаза, затем челюсть ее отпала, и она замерла свыражением ужаса на лице.

Я замычала, пытаясь дать ей понять тем самым, что не худо бымне помочь, а не стоять столбом с глупым видом. Марья отчетливо произнесла«ой», после чего бросилась ко мне. Но сразу освободиться не удалось: онабезуспешно пробовала развязать ремни, я отчаянно мычала, потому что теперь,когда мысль о смерти от голода и жажды убралась восвояси, я начала злиться начужую бестолковость. Марья вторично ойкнула и сорвала скотч с моего рта, тут ужя взвыла, не помня себя, и Марья вместе со мной – должно быть, за компанию.

– Нож на кухне, – прохрипела я, первой придя всознание.

Она сбегала за ножом и даже разрезала путы на моих руках,после чего обняла меня и громогласно провозгласила:

– Слава тебе, господи. Жива. – Я бессильно обвисла исогласно кивнула. – Что случилось-то? – спросила Марья, заглядываямне в глаза.

– Проснулась, здесь двое типов, связали меня и ушли.

– И ничего не сделали? – подивилась она.

– Как ничего? Связали. И вообще, напугали до смерти.

– А сказали-то что? – не унималась Марья.

– Ничего они не говорили. Только ухмылялись.

– Чудеса, – нараспев произнесла она, а мне вдруг сталообидно: история выходила не впечатляющая. Но тут я вспомнила о ночных визитерахи покрылась гусиной кожей.

– Все ясно, – уставившись куда-то в пол, изреклаМарья. – Страшную кару замыслил аспид. Я кино видела с Бредом Питтом,дядьку одного тоже к кровати прикрутили, и он превратился в мумию. Год лежал,пока ему в глаза фонариком не посветили…

– Глупость какая, за год он раз двести бы умер.

– А этот гад его витаминами колол. Ага. Чтоб жил. Вотподлость людская. Говорю, Серега страшное дело задумал.

– С какой стати мне год лежать, – возразила я скорее извредности, потому что тоже вспомнила фильм. – У меня мама есть. – Тутя нахмурилась и спросила: – Ты-то как вошла, дверь была открыта?

– Ага, – вяло отозвалась Марья.

– Вот видишь, никто меня мумифицировать не собирался. Дверьспециально незапертой оставили, чтобы я не умерла. Конечно, муж у менясумасшедший и даром ему это не пройдет, но…

Марья вдруг поднялась, сложила ручки на груди и низкопоклонилась, после чего заунывно начала:

– Прости ты меня, ради Христа…

Я сидела на постели все еще со связанными ногами и пыталасьсообразить, куда она клонит.

– За что? – поинтересовалась я.

– Соврала я тебе, а это грех. – Она горько зарыдала, ая растерянно заметила:

– Да ладно, соврала и соврала. А чего соврала-то?

– Дверь была заперта, – перешла она на трагическийшепот.

– Как же ты вошла? – поразмышляв немного, вновьспросила я.

– Прости ты меня, ради Христа! – взвыла деваха такотчаянно, что у меня заложило уши и я замахала руками.

– Простила, все. Хватит вопить.

– Ага, – вздохнула Марья, переминаясь с ноги наногу. – Я у тебя вчера ключи свистнула, – сообщила она застенчиво.

Я, должно быть, вытаращила глаза от неожиданности, а может,от чужой наглости. Марья опять изготовилась вопить и бить поклоны, а я вновьзамахала руками.

– Цыц, – прикрикнула я громко и даже кулаком погрозила,но, конечно, полюбопытствовала: – Зачем же свистнула?

– Как зачем? За тебя боялась. Уйдешь куда из дома, а тутсупостаты. А без ключей тебе только дома сидеть. И никак я предположить немогла, что они на такую пакость отважатся, в дом проникнуть то есть. Ведь этодело такое, тут уж не отвертишься, тут ведь не кирпич какой-то на головусвалился случайно или там машина переехала. Совершенно озверел, –заключила она, а я, задумавшись, спросила:

– Кто?

– Ясное дело кто. Серега. Муж твой.

– Надо немедленно обратиться в милицию, – попыталасьвскочить я, забыв про связанные ноги. – Ох ты, господи, ремни-то разрежь.

Ремни Марья разрезала, я вскочила и нервно забегала покомнате.

– Думаешь, это он?

Признаться, трудно было представить, что муж, хоть теперь инелюбимый и даже вроде бы бывший, способен на такое злодеяние. Мучаясьстрахами, я ни разу не подумала о Сережке. А что я вообще думала? Кто-то решилпошутить? Хороши шуточки. Конечно, Марья права: его рук дело, не зря он убитьменя грозился и совершенно озверел.

Набегавшись вдоволь, я замерла возле телефона, соображая,куда следует звонить. Ясно, что в милицию. Я набрала 02, но повесила трубку,решив для начала посоветоваться с мамой, потом подумала, что маму пугать нестоит, у нее давление, да и вообще…

– Наверное, надо самой идти и писать заявление, – тихопробормотала я, но Марья услышала.

– На Серегу жаловаться? Так это бесполезно.

– Почему? – не поверила я.

– Менты эти дела страсть как не любят. Я имею в видусемейные ссоры. Скажут: разбирайтесь сами. К ним хоть вовсе не ходи, уж я-тознаю, у меня папка с мамкой раз десять разводились, а дрались-то как отчаянно,страсть, а менты палец о палец не ударили, чтобы хулиганские выходки родителяпресечь. А когда мамка в сердцах папку трехлитровой банкой с огурцами огрела,еще и запугивали: мол, если даст дуба, так непременно посадят. Аспиды, –пожала она плечами со вздохом, а я загрустила. С милицией мне ранее неприходилось сталкиваться, но чудилась в словах Марьи какая-то правда.

– Что же тогда делать? – ахнула я, жалея саму себяпрямо-таки до слез.

– Надо бороться, – ответила она с готовностью. –Око за око…

– Что ты мелешь? – обиделась я. – К кровати его,что ли, привязывать?

– Ну, может, и не привязывать, но машину ему, к примеру,разбить можно. Он ее на стоянке возле дома бросает без всякого присмотра.

– И что?

– Берем две здоровые дубины и по стеклам, и по фарам…

– Чокнутая, – покачала я головой.

– Почему? – обиделась она и повторила тише: – Надобороться. И в Библии сказано: «Око за око».

– Там еще сказано: «Если тебя ударят по правой щеке…» иличто-то в этом роде… – Я досадливо махнула рукой.