Змеи и лестницы - Виктория Платова Страница 9

Убойный отдел. Так-так.

– И что там делает убойный отдел? – спросил Вересень. – Вы же сказали, что в Канельярве всплыл утопленник. Разве нельзя было обойтись усилиями местного участкового? Или это какой-то неправильный утопленник?

– А бывают правильные? – огрызнулся Балмасов. – Ты же знаешь, толковых людей мало, особенно на местах. Куста пугаются, никакой инициативы. Вот и решили перестраховаться, вызвали Литовченко и его бригаду.

– Никого поближе не нашлось?

– Значит, не нашлось. Теряем время, Боря. Я запамятовал, ты на колесах?

– Да.

– Тогда дуй своим ходом и свяжись с Литовченко. Он сориентирует тебя на местности. Посмотришь, что к чему, а потом – милости прошу в Управление.

На этот раз о том, что он все еще в отпуске, Вересень благоразумно решил не напоминать.

Теперь оставалась лишь одна проблема: как снять с себя дурацкого парня.

Все это время дурацкий парень висел на шее Вересня, ничем не проявляя себя. Но как только Вересень сделал попытку отвязаться, тотчас завопил утробным голосом и слегка выпустил когти. Ничего удивительного – ведь дурацкий парень был котом.

Не совсем обыкновенным, конечно. Таких котов Вересень никогда не видел прежде: длиннолапый, с огромными ушами, с узкой треугольной мордой и слегка косящими глазами. Именно эти глаза небесно-голубого цвета и общее умильное выражение морды и вызвало к жизни выражение «дурацкий парень». Шерсти на коте было не так уж много, и она сплошь состояла из коротких, в несколько миллиметров, жестких волосков. Образ дополняли длинное тело и такой же длинный хвост, отдаленно напоминающий крысиный. В расцветке преобладал песочно-палевый с небольшими вкраплениями черного и белого. Черными у дурацкого парня были надбровья и подусники. Белыми – манишка на груди и пространство вокруг носа, а также нижняя часть лап, отчего казалось, что он расхаживает в носках.

Первое знакомство с котом прошло под присмотром Додика, оперативно вводящего приятеля в курс Ольгинской жизни.

– Это еще что за чудо? – спросил Вересень, застыв в недоумении перед дурацким парнем.

– Кот.

– Непохож.

– Кот-кот, – заверил Вересня Додик. – Порода петерболд.

– Петер… что?

– Петерболд. Смесь ориенталов и донских сфинксов. Слыхал про таких?

– Ориенталы – это…

– Восточные кошки. Видишь, какие глаза раскосые?

В этот момент раскосые небесно-голубые глаза в упор посмотрели на Вересня, и Боря почувствовал, как сердце у него ёкнуло, а в груди разлилось блаженное тепло. Такое с ним случалось нечасто. И – только с женщинами, которые ему нравились.

– Так он с востока?

– Не совсем. Урожденный москвич.

В силу питерского происхождения Вересень недолюбливал москвичей, но на кота это почему-то не распространилось.

– Приехал к нам из знаменитого питомника «Crazy Cat» и вот уже год живет не тужит.

«Безумный кот» – мысленно перевел Вересень. Ну, или сумасшедший. Но дурацкий парень вовсе не выглядел безумным, и даже особенно встревоженным не выглядел. Он деловито обнюхал ботинки Вересня, а потом подпрыгнул и уцепился когтями за полу пиджака. И, в секунду добравшись до Вересневской шеи, обхватил ее лапами и затих.

– Он всех незнакомых людей так встречает? – изумился Вересень.

Больше всего ему хотелось услышать «нет», что косвенно подтверждало бы его, Вересня, человеческую уникальность и непохожесть на других. Но простодушный Додик мгновенно разрушил эту, несомненно лестную для Бори, картину мира.

– Петерболды – они такие. Липучки по жизни. Как приклеится – фиг отцепишь.

– Понятно. И… как зовут липучку?

– Мандарин.

– Длинновато.

– Это ты не видел его метрики! По документам еще длиннее.

Дальнейший осмотр дома и вспомогательных помещений проходил с котом на шее. И Вересень постоянно отвлекался на тепло, идущее от дурацкого парня. Оно соединялось с теплом в его собственной груди (так никуда и не девшимся) и создавало источник повышенного комфорта. Никогда еще Вересень не чувствовал себя так легко и спокойно. Вот чего ему не хватало в одинокой и неприкаянной, наполненной трупами и человеческим мусором жизни, – кота! А не завести ли и себе такого вот домашнего любимца? Он будет встречать Вересня с работы, прижиматься всем телом к его груди и смотреть на хозяина небесно-голубыми глазами.

Идея завести кота воодушевила Вересня до невозможности, но, не прожив и трех минут, угасла. А ей на смену пришло горчайшее осознание несправедливости бытия. Вересню был нужен именно дурацкий парень, никакой другой кот не устроил бы его в принципе. Но Мандарин давно «живет не тужит» в и без того немаленькой семье. Среди четырех детей (мал-мала-меньше), двух других кошек и двух совсем отдельных собак, и патриарха Ашота до кучи.

И почему только одним – всё, а другим – ничего?

– Что он ест? – спросил Вересень, осторожно погладив дурацкого парня между ушами.

– Мясо, – Додик шмыгнул носом. – Сырое. Предпочитает вырезку. Он вообще проглот.

– По фигуре не скажешь.

– Не думай, что мы недокармливаем. Им по породе положено быть худыми и длинными. Рузанка составит тебе подробную инструкцию, как их кормить и чем.

– Их? – Вересень несказанно удивился. – У Мандарина имеется брат?

– Вообще-то, у нас здесь есть еще животные, если ты заметил.

– Да-да, я помню.

– Не надоел еще? Давай-ка я его сниму.

Додик протянул руку, чтобы стряхнуть дурацкого парня с шеи Вересня, но Мандарин еще крепче вжался в Борину рубашку и грубым басом выразил протест.

– Да пусть пока висит, – Вересень постарался придать своему голосу максимальную снисходительность, хотя душа его ликовала. – Мне не мешает.

– Точно?

– Да. Бас у него тот еще.

– Противный голосина, чего уж там, – тотчас согласился Додик. – Если ему что-то не нравится – обязательно даст знать.

– А если нравится?

– Тоже даст знать. Сам увидишь.

Через полчаса, когда пришло время уходить, Мандарина от Вересня отлучали всем семейством. На помощь Додику пришла Рузанна, а затем – сестра Рузанны Ануш. Удивительно, но две крупные женщины и один жилистый мужчина никак не могли справиться с подростком-котом весом в неполных три кило. Мандарин больше не орал, он сопротивлялся молча, как и подобает мужчине. Как парню – пусть и дурацкому.

– Нет! Ну ты такое видела? – вопрошал Додик у жены.

– Видела.

– Это когда еще?

– Когда ты за мной ухаживал. Тоже никак не мог отклеиться. Тряпками тебя гнали, вениками, да все без толку.