Мораторий на крови - Марк Фурман Страница 9

Где-то лет с пятнадцати я начал подсматривать за девочками сквозь щелочки в деревянной перегородке мужской раздевалки. За этим занятием меня и застукала подрабатывающая уборщицей тренер Анни Лайзане, высокая, хорошо сложенная латышка. С ней в подвале бассейна, на видавшем виды истертом диване, я превратился в мужчину. Это было восхитительно, Лайзане стала моей первой учительницей по сексу. И с тех пор пошло-поехало…

С Анни мне было хорошо, ей со мной тоже. Мы встречались до двух-трех раз в неделю, тут же бросаясь друг другу в объятия. Поскольку в школе мы могли предаваться любви только после тренировок, я часто бывал у нее дома, вместе выезжали на природу. У тренерши была старая «Волга», доставшаяся ей от отца, это средство передвижения не раз, особенно в непогоду, служило нам постелью на колесах. Все бы ничего, но год спустя после нашего первого свидания за Анни стал ухаживать новый директор бассейна Сингаевский. Этот высокий и сильный мужчина, с наголо, по моде, обритой головой, в прошлом пловец, мастер спорта, переехал в Тригорск из Новосибирска.

Я подметил, что ухаживания директора Анни воспринимала благосклонно. Ей было за тридцать, и не без оснований сексапильная блондинка стала задумываться о семейной жизни. Сингаевский приехал в Борисово, как однажды мимоходом заметила Анни, после развода, и тоже был не прочь устроить свой быт.

Наши встречи с Лайзане становились все реже. Я стал пропускать тренировки в бассейне, мучился, изнемогал, тоскуя по ее телу. Она перестала отвечать на мои звонки. В конце концов, дождавшись, пока я, сдав экзамены, перешел в одиннадцатый класс, Анни бросила меня. Но еще до этого как-то застукала меня в тренажерном зале с Юлькой Гречко, по уши влюбившейся в меня, одноклассника. Оба потные, наадреналиненные после силовых упражнений, мы сидели лицом к лицу на узкой гимнастической скамье. Мои руки сжимали упругие, как теннисные мячи, маленькие груди, губы слились в долгом поцелуе.

Гречко, сидевшая лицом к двери, первая увидела вошедшую тренершу. Оттолкнув меня, она свалилась со скамьи. Обернувшись, я заметил чуть ироничную улыбку Лайзане. Взяв забытую спортивную сумку, что-то напевая, словно ничего не произошло, она покинула спортзал.

Эту обидную улыбку, как и неожиданное появление Лайзане, я не раз прокручивал в памяти, вспоминал по ночам. Вскоре меня отчислили из спортшколы олимпийского резерва, как было отмечено в приказе, «ввиду бесперспективности и отсутствия роста спортивных результатов». Лишь тогда, обдумывая случившееся, я предположил, что, возможно, Анни отнюдь не случайно забыла в зале спортивную сумку…

Окончив десятилетку, я не без помощи родителей поступил на биофак университета. Мне пришлось учиться, много времени проводить в библиотеках. Наряду с учебной литературой я читал книги по анатомии, гинекологии, сексологии, а почти все карманные деньги тратил на появившиеся в России эротические журналы. Мое сексуальное образование быстро расширялось, гормоны играли в крови, столь же неудержимо меня тянуло к женщинам.

К тому времени Юля, поступившая в иняз, расцвела, превратившись из тощей девчонки в симпатичную шатенку. Наши встречи, ночи любви, продолжавшиеся почти два года, столь же неожиданно прекратились. Гречко бросила, бортанула меня, по уши влюбившись в женатого режиссера нашего драмтеатра. Театральный мэн дарил ей цветы, водил в дорогие рестораны, взял как перспективную молодую актрису на летние гастроли и, наконец, стал пробовать возлюбленную в отдельных ролях, чем окончательно и покорил. Я наблюдал за ними, выслеживал, когда они куда-то шли, часами простаивая у ее подъезда. На грани отчаяния страшно ревновал, даже хотел убить соперника. Так продолжалось около полугода. За это время у меня была лишь однократная половая связь с Нинкой Селезневой из соседней группы. Ей, однако, я чем-то не понравился, она стала избегать меня, на свидания больше не приходила. Осенью режиссер прошел по конкурсу в столичный театр. Когда он уехал из Тригорска, я был на седьмом небе от счастья, появилась надежда. Но ко мне Юлька так и не вернулась.

Ее измена оказалась для меня столь же болезненной, как и разрыв с Лайзане. Я окончательно уверился в том, что ни одной из женщин нельзя верить. Все они по сути коварны, лживы и продажны. Они любят и верны только на словах. Поэтому обращаться с ними нужно жестко, с позиции силы. Все они бляди и шлюхи, шлюхи и бляди.

Особенно это состояние усиливалось по ночам, когда во сне я догонял какую-то незнакомую женщину, каждый раз — другую, закрывал ей рот поцелуем, срывал с нее одежду, мял половые органы, потом насиловал. Такие эротические сновидения повторялись, стали почти еженощными. Чтобы отвлечься, противодействовать ночным фантазиям, я старался выполнять тяжелую физическую работу, подрабатывая грузчиком в соседнем магазине, вечерами напивался, дабы забыться перед сном. Такая жизнь привела к тому, что меня отчислили из университета за пропуски занятий и неуспеваемость, не помогли связи и звонки предков влиятельным и нужным людям. А в последние полгода отец устроил меня на работу в наш же драмтеатр рабочим сцены. К тому времени мэна — режиссера Юльки Гречко — уже не было в театре. Там стало веселее: весь день твой, вкалывал в основном вечерами, симпатичные актрисочки, бесплатные спектакли. Один произвел на меня особое впечатление, то была историческая пьеса «Калигула» французского драматурга Камю на современный лад. По сюжету нескольких женщин-красавиц убивает их любовник, римский император по прозвищу Калигула.

Из порнографической прессы, глянцевых мужских журналов я знал, что на Западе полно публичных домов, где за деньги можно свободно реализовать свои сексуальные желания. О, как я желал попасть в такое, казавшееся мне верхом совершенства, заведение. Но таковых не то что в Тригорске, даже в Москве, Санкт-Петербурге, куда я наезжал к тетке на каникулы, не было. А если и имелось там нечто подобное, то, как и многие другие соблазны, оно было мне не по карману…»

Далее текст становился все более неразборчивым. Не вставая из-за стола, начальник централа нажал кнопку звонка. В кабинет вошла секретарша Нина в светло-сером платье, плотно обтягивающем ее фигуру.

— Есть, Нина Николаевна, работа. — Папуша протянул ей тетрадь. — Возьми и перепечатай на компьютере. Тут воспоминания ликвидированного маньяка, картинки… — Рука его властно легла на талию секретарши. — Временем не ограничиваю, думаю, за тройку дней управишься. А сейчас вызови ко мне Благова и этого недотепу Пелипенко. У него, видите ли, патронов не хватило! Сниму с них стружку, пусть пишут объяснительные. И каждому по строгачу, заготовить приказы о служебном несоответствии.

— Когда увидимся? — Нина, взяв тетрадь, наклонилась, по-хозяйски откровенно коснулась его плеча грудью.

— Где-нибудь к вечеру, по ходу дела, Нинок. Весь день впереди, надо в область и Москву отзвониться. Все не так складывается, как в картах у какого-нибудь зачуханного зэка, не та масть пошла. Тут и мораторий, которого никто не ожидал, метеоритом с неба свалился. Мне уже из Нижнего, Ростова, Перми, даже с Сахалина звонили, все кореша в полном абзаце от президентского указа …