Профессиональное убийство. Не входи в эту дверь! - Энтони Гилберт Страница 8

– Из-за того, что Лал сказала ему? – спросил я.

– Нет, из-за погоды.

Он подошел к окну и отдернул штору. С моря пришел туман и затянул небо, на котором уже не было звезд. Мы сошлись во мнении, что водительских навыков Рубин-штейна недостаточно для лавирования на скользких от грязи дорогах и опасных поворотах. Я очень надеялся, что он догадается не ехать по дороге над обрывом; эта дорога считалась кратчайшим путем, но из-за оползней во время недавних штормов представляла собой кратчайший путь на тот свет даже для хорошего водителя. А назвать Рубинштейна хорошим было нельзя.

Я оставил Брайди у окна и поднялся наверх; услышал звук, похожий на кошачьи шаги, и мельком увидел Грэма, входящего в один из коридоров. У себя в комнате я распахнул окно и выглянул из него. Почти ничего не было видно. Послышался шум машины, но она проехала мимо в темноте. Вскоре я услышал треск мотоцикла. Спустился я за несколько минут до восьми часов и увидел Паркинсона, сбивающего коктейли. Волосы его были взъерошены, на плече лежал палый лист.

– Лал очень беспокоится, – сказал он. – Я спускался к воротам, прислушивался, не раздастся ли шум мотора. Она уже думает, что Рубинштейн мог разбиться. Что, – угрюмо добавил Паркинсон, – не исключено.

– Какая-то машина только что проехала, – произнес я.

– Знаю. Я разговаривал с водителем. Американский турист заблудился в тумане. Наверняка замерз. – Он налил в бокал коктейль и протянул мне. – Я не посмел пригласить его выпить. Лал говорит, ждать не будем. И да поможет Бог тому, кто первым упомянет о Рубинштейне. Это имение уже на полпути к тому, чтобы стать сумасшедшим домом, а если к утру оно не превратится в морг, будем считать, что нам повезло.

Дом казался мне похожим на мавзолей. Отчасти из-за отсутствия Фэнни – для меня она была бы ярким светом в загробном мире, – но отчасти из-за беспокойства, вызванного нашим положением гостей человека, который скрылся в ночи, и возвращение его казалось сомнительным. Я поймал себя на мысли, что Фэнни как солнце. Жить без него можно, но, Боже, как по нему тоскуешь.

Грэм спустился, нервно поправляя галстук, посмотрел на нас с Паркинсоном и торопливо заговорил:

– Где Рубинштейн? Еще не вернулся? Господи, надеюсь, с ним ничего не случилось. Сумасшедшая ночь. Но все-таки он мог бы позвонить. Да, конечно, ему следовало бы позвонить. Совершенно не считается с другими.

Он взял коктейль и стоял, недоверчиво глядя на него.

– У него могла случиться какая-то поломка, – заметил Паркинсон, подавая мне второй бокал с коктейлем.

– Или он ловит Лал на слове, – вставил я.

Паркинсон покачал головой.

– Думаю, он не сделал бы этого, ведь у него в доме гости. Если бы вы приехали по приглашению Лал, другое дело. И все-таки, – он поднял свой бокал, – кто знает. У них что здесь, что в Лондоне словно бы вечный день Гая Фокса [1]. Неизвестно, когда взорвется очередная ракета.

Вскоре спустился Брайди, выглядел он бойким, деловитым и обеспокоенным отсутствием хозяина не больше, чем бродячий кот. Взяв коктейль, он посмотрел на лестницу и спросил:

– Миссис Рубинштейн спускается? Или мы ждем Рубинштейна? О, ну, конечно же, он не станет возвращаться в такую погоду. – Потом, не дав никому из нас возможности ответить, оживленно продолжил: – Можно ли будет завтра утром сделать несколько снимков до отъезда? Сегодняшним экспериментом я не особенно доволен. Но мне нужно успеть на какой-то из ранних поездов.

Паркинсон сухо предупредил его:

– Придется ждать разрешения Рубинштейна. В ту комнату никто не входит без его ведома. Да и все равно, ключей у меня нет. Существует только один набор, он носит его с собой.

Брайди согласился и взялся решать кроссворд, составитель которого подписывался псевдонимом «Торквемада». Роуз Пейджет спустилась и спросила:

– Он вернулся?

Паркинсон предложил ей коктейль.

– Нет, спасибо, я терпеть их не могу, – ответила она.

Грэм раздраженно отвернулся от окна:

– Готов держать пари на все свое состояние, что Рубинштейн поймал на слове свою жену и ужинает вместе с Фэнни.

– Не в таком поезде, какой выходит из Кингс-Бенион воскресным вечером в январе, – возразил я. – Им повезет, если они найдут открытый буфет и получат пару бутербродов с ветчиной.

Грэму было безразлично, что они едят; казалось, он мучительно представляет их в интимном общении. Уверен, в ту минуту ему хотелось схватить Рубинштейна за горло.

Паркинсон подошел ко мне и сказал:

– Лал сейчас спускается. Ради Бога, постарайся отвлечь ее за едой от разговоров о муже. Она считает, что он поймал ее на слове и, вероятно, лежит где-нибудь под своей машиной в кювете.

– Что он преднамеренно устроил аварию? – спросил я. – Лал наверняка знает, что ее муж на это не способен.

– Может, она права, – угрюмо произнес Паркинсон. – Я не поблагодарил бы тебя за возможность вести машину самому в такую ночь. И прошу, – он огляделся по сторонам и понизил голос, – постарайся как-то отвлечь ее. Настроение у нее становится все хуже и хуже. В чем дело, не знаю, но, кажется, она вот-вот обезумеет.

В двадцать минут девятого, на двадцать минут позже, чем обычно, Лал появилась в великолепном платье из белого бархата. В волосах у нее сверкали бриллианты, на туфлях были пряжки тоже с бриллиантами. Выглядела она так, словно собиралась к королевскому двору.

– Ждать Сэмми не станем, – объявила она. – Если он в своем уме, то ехать обратно не попытается.

За едой все молчали. После ужина Лал сразу же по-шла к себе в комнату вместе с горничной, чтобы та сидела с ней и, угрюмо подумал я, доводила ее до истерики. Это была сильная, смуглолицая брюнетка. По словам Лал, способная нагнать жуткого страху на слуг-мужчин и на торговцев. Для меня лично любезничать с ней было бы то же самое, что с ядовитой змеей, но, должен признать, она могла быть очень успешной в делах такого рода. Я выдумал предлог, чтобы подняться наверх. Объяснил, что мне нужно писать письма. Роуз была более честной. Она сказала: «У меня ужасно болит голова, и я лягу в постель». Брайди, Паркинсон и Грэм отправились в бильярдную. Я слышал стук шаров, но вскоре около моей двери раздались шаги. Я узнал эту крадущуюся, кошачью походку. Грэм шел к себе в комнату, чтобы вновь изводить себя мыслями о вероломной, бессердечной Фэнни. Вскоре ко мне зашел Паркинсон. Сообщил, что оставил Брайди катать шары в одиночестве.

– Похоже, эта история действует всем на нервы, – сказал он. – Брайди обезумел, а ведь он совершенно бесчувственный. Знаешь, странно, что Рубинштейн не по-звонил. Похоже…

– Что он поймал Лал на слове? – предположил я.

– Нет. Хотелось бы верить, что это так. Меня гораздо больше тревожит мысль, что он лежит раздавленный где-то в темноте. Искать его бессмысленно; он мог выбрать одну из многих дорог. На шоссе, если бы там произошла авария, его бы кто-нибудь нашел, фамилия его написана повсюду. Я видел, как Лал пришивала ему нашивки к брюкам. Не знаю, что для нее было бы лучшим объяснением. Она вполне способна убить его, если он уехал в Лондон вместе с Фэнни, и покончить с собой, если Рубинштейн погиб на дороге. Что за несносное существо эта дамочка!