Скинхед - Рена Юзбаши Страница 8

Очень скоро часы на стенке зала показывают шесть, пора заканчивать. Никита не разрешает перенапрягаться. У нас в тренажерном все четко, как в аптеке, у тренера своя система для нас, с учетом особенностей каждого.

Говорят, он раз даже одного из бойцов до полусмерти избил, когда узнал, что тот какие-то таблетки принимает — стероиды. Химия, одним словом, очень быстро мускулы наращивают эти таблетки. «Прямая дорога в импотенты», — так сказал Никита. Так это или нет, а проверять на собственном опыте я не собираюсь. Мало того, что я девственник, еще и помру, нецелованным. Нет, нельзя сказать, чтобы я совсем новичок в этом деле. В деревне девчонки просто виснут на мне, я же для них городской, из Москвы. Увы, до настоящего секса у меня ни с одной из них не дошло. Так, пообжиматься, полизаться. И все. Приходиться устраивать себе выброс гормонов, чтобы не взорваться. Точь-в-точь, как учат по телику «Помоги себе сам», только там все больше про кризисные ситуации, а у меня каждая ночь — кризисная. Хорошо хоть теперь спортом занимаюсь, а то раньше гормоны просто рвались наружу. Все это проносится в голове, пока я расслабляюсь под душем. Однако, делу — время, а потехе — час. Лучше сосредоточиться на собрании.

Тут в раздевалку заглядывает Федька, с которым я не виделся дня два как:

— Привет, брат!

— Привет! Как дела? — Федька, прислонившись стенке, принимается ковыряться в своем мобильнике, которым недавно разжился. На мои расспросы, откуда, мол, такое богатство, он только отмахивается.

— Полный порядок! — хотя язычок молнии дошел только до середины своего нелегкого пути. Мало того, что куртка маловата, так еще и замок постоянно застревает. А короткие рукава давно взывают к обновке. Но маму этим не возьмешь, она года два назад угрохала на куртку всю свою зарплату и твердо намерена продержать меня в ней до выпускного вечера: «Небось, не рассыплется». На Федьке куртка подешевле, но зато новенькая.

Почесав затылок, решаю поделиться с ним мыслью, которая терзает меня уже давно.

— Федька, я тут такую штуку придумал… Только, ты никому, понял?

Федька, оторвавшись от мобильного, заинтересованно переключает внимание на меня.

— Помнишь, нашего соседа, очкарика, этажом выше живет? Полный лох, то ли физик, то ли математик. На америкосов работает. Так вот, у него черная кожаная куртка есть…

— И что? — Федька явно настораживается.

— Он эту куртку всего один раз надел, когда хотел перед своей девчонкой повыпендриваться. С тех пор, куртка та, валяется у него в шкафу. А что если ее забрать? Он даже не заметит, что она исчезла, все равно же не носит, — у меня в голосе звучат какие-то просительные нотки. Не объяснять же Федьке, что куртка очкарика такая же, как у Петьки из параллельного, а он гад, все время крутится рядом с Ирой.

— Учителю это не понравится, так и знай, — суровеет Федька. Нет, что ни говори, а что-то пионерское все-таки сидит в нем.

— Да ладно, не ной. Все будет О.К.! — Фыркнув, задергиваю замок на куртке и вынужден сплюнуть с досадой, язычок у меня в руках. Федька деловито сует мобильник в карман, давая понять, что разговор закончен, и нам пора двигаться на собрание.

И вот, наконец, стрелка часов останавливается на цифре семь, и мы все заходим в общую просторную комнату, которая открывается раз в неделю — под общее собрание клуба. Можно сказать, что это зал заседаний: блестящий паркет, кадка с настоящей пальмой, новенькие, расставленные полукругом стулья. Помню, когда первый раз я сунулся сюда, то просто растерялся, а сейчас мне она тем нравится, что здесь все мы бойцы, непроизвольно подтягиваемся, становимся строже в ожидании предстоящего общения с Учителем. Федька утверждает, что однажды в комнату эту препроводили важных гостей. Что это были за гости, он не знает, говорит, что приезжали на шикарных тачках. Но то, что это не простые люди — точно. Учитель как-то заметил, что от них очень многое зависит. Федька сам слышал. Когда они в клубе, Учитель от них ни на шаг не отходит. Водит их по комнатам, показывает спортивный зал, с ребятами знакомит, рассказывает, как живем, чем дышим. Те тоже вроде производят впечатление адекватных людей, по словам Федьки, только ведут себя как начальство. По мне так странно было б, если б у Учителя обнаружилось начальство.

Собрание как всегда открывает Учитель. Я весь обращаюсь в слух. Выступать он умеет. Речь у него командирская, мужественная. Не произносит — чеканит каждое слово. Мгновенно наступает тишина, мы слушаем его, как завороженные.

— Мы — стая, а волки должны держаться друг друга и идти только вперед. Мы должны действовать как единый организм. Назад дороги нет. Только вперед. Вернемся назад, и нас ждет смерть. — Тут по рядам пробежал тихий возмущенный гул. — Но мы смерти не боимся, ибо мы стоим за Россию, за русский дух. Россия — русская земля, колыбель великого православного народа. И мы ее никому не отдадим. Но вы должны знать, что происходит сегодня на земле российской и с народом русским. Земли наши захватываются, русских выдавливают, церкви закрываются. На Кавказе идет настоящая война с православием. В Дагестане недавно в суде, куда обратились за помощью прихожане так и сказали: «Одна же церковь у вас осталась. Что вам еще надо?» В 1991-м году в Чечне и Ингушетии было одиннадцать православных приходов. Сейчас — ни одного! Русских здесь убивают по религиозному признаку. Мученический подвиг солдата Евгения Родионова, которому отрубили голову за отказ снять нательный крест, стал известен всему миру. Сербская православная церковь канонизировала Евгения Родионова. А вот наша, Русская православная церковь в канонизации солдата-мученика отказывает. И вот только некоторые результаты нашего безволия: в Дагестана сейчас русские составляют лишь 2,5 % населения. А каких-нибудь 30 лет назад их было 25 %. В 1991 году в Грозном проживало около 240 тысяч русских. Сегодня на праздник Пасхи — святой для каждого православного человека — в храм приходит порядка 300–400 человек. Это лишь несколько фактов того, что творят на Кавказе против русского населения. И все это творится в России, а нигде-то за границей. Вдумайтесь в мои слова. Подумайте, что ждет нас завтра. Вы скоро захотите предъявить свои права на свою страну — подумайте о тех, кто встанет у вас на пути.

Наступило молчание. Зал оставался как бы оглушенным сообщением Учителя. Потом всех словно прорвало: «А почему по телевизору обо всем это — ни слова?!» «А в Москве кавказцы — кто их к черту разберет: армяне, азербайджанцы, чеченцы, грузины, ингуши — живут припеваючи!» Кто-то предложил: «А что если имя Евгения Родионова присвоить клубу? Или музей мученика создать?» И лейтмотив всеобщего протеста: «Давить их, гадов!», «Не давить, а выдавить их из Москвы!» И вдруг Учитель сделал мне знак. Мне тоже надо что-то сказать. А что? У меня перед глазами казнь солдата. Его заплаканное лицо. И больше ничего.

— Сколько ему было — солдату Родионову? Восемнадцать дет, двадцать? Говорят у них там, на Кавказе есть такое понятие — кровник. По-нашему — кровь за кровь! Я недавно фильм смотрел про Великую Отечественную войну. Про то, как немцы измывались над русскими. Никого не жалели: ни женщин, ни стариков, ни детей. И вот командир партизанского отряда призвал крестьян: кровь за кровь! Так и дошли партизаны до Берлина!