Ночной мороз - Кнут Фалдбаккен Страница 8

— Привет! Супер, что я на тебя наткнулся! Как раз хотел тебе мейл написать. Ты получил наше приглашение? А ничего не ответил…

На тротуаре перед ним возник Ханс Людер Хансен с его широкой и искренней улыбкой. Ханс Людер был одним из немногих, кого Валманн знал еще со школы. Окончив ее, тот остался в Хамаре, где возродил сантехническую фирму своего отца, превратив ее в процветающее предприятие по продаже стройматериалов. Дела шли хорошо, и Ханс Людер не скрывал, что ему это нравится. Неутомимый и энергичный, щедрый на хулу и похвалу, он постоянно публиковался в местных газетах, подписывая свои материалы «Патриот Хамара». Распахнутый пиджак подчеркивал не только внушительные размеры тела, но и, казалось, открытость мышления. Он состоял в Партии прогресса, баллотировался на выборах в муниципалитет, но не прошел.

Валманн пожал протянутую руку. Он хорошо знал, что будет дальше, и сожалел, что этого не избежать. Он намеренно оставил без ответа приглашение на праздник в честь двадцатипятилетия окончания школы, который должен состояться вот-вот, в мае. Он терпеть не мог подобных сборищ. Ему хватало получаса общения, и лучше всего с бывшими школьными тихонями, похоже, подобные же чувства испытывали все, приходившие на праздник.

— Ой, я как-то совсем это упустил… — Он наконец собрался с мыслями и приготовился к объяснениям. — Так много работы, ты уж извини…

— Ничего страшного, — сочувственно ответил Хансен, — я уже отметил тебя, знаю же, что ты все равно придешь! — Он выпустил руку Валманна. Теперь наверняка похлопает его по спине. — Если только тебя не сорвут распутывать какую-нибудь чертовщину. Но такая уж у вас, полицейских, жизнь — и спасибо вам за это, ведь преступники тоже работают без выходных! — Он оглушительно рассмеялся, одновременно кивнув паре прохожих, словно это и их касалось. — Ты знаешь, мне ведь нужна от тебя профессиональная помощь, помощь полицейского! — В голосе вновь послышался смех, словно он готовился к новой забавной шутке. — Мы, организаторы праздника, не смогли найти адресов некоторых наших бывших одноклассников, а ведь в этом году у нас двадцатипятилетний юбилей и мы непременно должны собрать всех! Так ведь?

Валманн решил, что лучше будет согласиться.

— Мы не можем отыскать троих, если уж совсем точно. Один из них — Клаус — помнишь, тот, как его, Дохляк?

— Да, Клаус…

— Вы ведь с ним дружили, так? Ты не знаешь, куда он подевался?

Не желая того признавать, именно этим вопросом Валманн и мучился последние двое суток.

— А разве он не уехал за границу? — Валманн отвел глаза от испытующего взгляда Хансена.

— Насколько я помню, — Хансен принялся пристально рассматривать свои до блеска начищенные ботинки, — он сначала поступил в музыкальный институт Барратт Дуэ, а потом уехал продолжать обучение в Вену. Потом он внезапно бросил музыку и начал изучать, кажется, геологию в Тронхейме. Говорят, он очень быстро получил диплом. А потом я его как-то упустил. Поэтому я думал, что, может, ты знаешь?..

Валманн удержался от очевидного вопроса: а почему организаторы праздника не связались с семьей Клауса? Однако бывший его одноклассник из отделения с математическим и естественно-научным уклоном тут же перешел к этой теме:

— Черт возьми, а то, что произошло с его родителями! Что скажешь?! Оба и сразу… А в сегодняшних газетах написали об этом какую-то глупость. — Хотя он произнес это с серьезной миной, из-за пухлых щек уголки его губ были постоянно приподняты, из-за чего казалось, будто он вот-вот рассмеется. — Ты был там? Тебе известно, что там на самом деле случилось?

— Еще рано говорить о чем-то конкретном. Журналисты знают не меньше нашего. Конечно, в любом случае это трагедия. Жуткое дело… — Валманн отбросил полицейские словечки и с облегчением заговорил о несчастных случаях, смерти и самоубийстве так, как говорят простые люди на улице. — Вообще-то, мы тоже пытаемся разыскать Клауса и его сестру. Им ведь нужно сообщить об этом.

— Вот именно! — Ханс Людер вновь просиял. — Об этом я и собирался тебя попросить! Ты же мог бы помочь нам найти Дохляка и еще двоих. Вы, полицейские, постоянно кого-то разыскиваете, так ведь?

— Ну, не то что бы постоянно…

— Ты понял, о чем я!

— Я могу поспрашивать.

— Ты отличный парень! — А вот и похлопывание по спине. — Есть у тебя личный электронный адрес, куда я могу тебе написать про тех, кого мы не нашли? Во-первых, Мона… кажется, ее фамилия была тогда Аксельсен. С рыжими волосами. Гуманитарная девушка. И сложена божественно. Обидно потерять такую!

— Я посмотрю, что мы можем сделать, — ответил Валманн, завершая разговор и протягивая свою визитную карточку. Мону Аксельсен он тоже не особенно хорошо запомнил.

— И не забудь про шестнадцатое. Вечеринка будет в семь на Оддене. Помнишь, как гуляли шестнадцатого мая двадцать пять лет назад? В тот раз будет не хуже. По крайней мере, выпивка будет такая же убойная! Ты ведь тогда еще с кем-то так и заснул возле собора?..

— Кажется, нет…

— Подумай только — двадцать пять лет прошло…

— Мне пора идти. Иначе не успею пообедать. — Валманн приподнял пакет из «Севен-элевен» со сдобной булочкой и стаканом кофе. Кофе в столовой сегодня был на редкость неудачным.

— Двадцать пять лет — пролетели, будто и не было их, правда ведь? — Ханс Людер Хансен вошел в философский раж. — Оглянуться не успеешь, а тебе уже за сорок. Вот ты и стал практически престарелым…

— Ну, пока, Ханс Людер.

— Но это все не про тебя и не про меня, старик… — Теперь его взгляд остановился на здании, построенном Оддваром Стееном, где более двадцати лет назад повесили большие часы. На лице появилась тоска, словно именно эти часы были правильными а само время остановилось, как только их сняли. — Нам-то годы не страшны… — Внезапно его нижняя губа обвисла, став похожей на большую каплю, зажатую между массивными челюстями. Прохладный ветерок взлохматил завиток волос на лысеющей макушке. Казалось, он замерз в своем просторном шерстяном пиджаке.

В ответ Валманн лишь помахал рукой, одновременно чуть отойдя в сторону, чтобы избежать очередного похлопыванья по спине. Ему было о чем подумать.

Двадцать пять лет…

В последнее время он часто задумывался о возрасте. Точнее, о разнице в возрасте, а еще точнее — о двенадцатилетней разнице в возрасте и о том, как это может сказаться на отношениях. Однако именно сейчас ему пришло в голову совсем иное. Он вспомнил слова Трульсена на совещании в субботу утром: «Супруги Хаммерсенг, счастливо женатые в течение сорока одного года».

Сорок один год.

Трульсен был известен своей педантичностью: не «более сорока лет» или «около сорока лет», а сказал именно «сорок один год». И можно не сомневаться, что так оно и было. Почти столько, сколько он сам прожил на этом свете. Именно эта мысль и привела его в замешательство: почти столько, сколько прожил на свете их сын Клаус.