Смерть в осколках вазы мэбен - Виктория Платова Страница 72

Безуспешные попытки дозвониться Карчинскому выводили меня изсебя. Или его нет в мастерской, или он, как и в прошлый раз, не берет трубку. Яуже хотела оставить бесплодные усилия, но вдруг случилось чудо, и трубку взяли.

— Слушаю, — ответил усталый голос.

— Добрый день, Владимир Иванович, — обрадованнозатараторила я. — Как хорошо, что мне удалось вас застать. Понимаете, уменя к вам очень срочное дело…

— Я занят, — категорическим тоном отрезалхудожник. — Позвоните через несколько дней.

— Это невозможно, Владимир Иванович, дело оченьсрочное.

— Я же сказал вам, что сейчас занят.

— Вы не поняли, — так же торопливо продолжалая. — Вы, может быть, не узнали меня?

— Напротив, богиня, — в голосе появиласьнасмешка, — я отлично узнал вас. Но ваши дела меня совершенно не касаются,вернее, у меня сейчас на вас нет времени.

— Это касается не только меня, но и вас. — Я тожеуспокоилась. — Я хотела бы поговорить с вами насчет поездки в Москву.

— Оставьте Москву в покое, — взорвался он, —и не звоните сюда больше! — закричал художник и бросил трубку.

Раздались короткие гудки. Вот так номер! Он даже неудосужился меня выслушать. Конечно, я виновата, что не передала письмо.Наверное, из-за этого у него неприятности. Я ведь вообще могла бы на негоплюнуть и забыть, но теперь мне было точно известно, что ему грозит опасность.Нет, я просто обязана его предупредить. Рассказать о письме тоже придется… Несомневаюсь даже, что он начнет ругаться, но это уже дело десятое.

Так. К Карчинскому лучше всего отправиться ближе к вечеру, асейчас не мешает навестить родную редакцию.

Родная редакция привычно гудела, галдела, шумела,переваривала потоки информации, точной и лживой, фильтровала ее, компоновала ипрессовала, выдавая на-гора доверчивому читателю. В последние дни я как-товыпала из всей этой суеты, занимаясь своими, но чаще чужими делами. Конечно,Пошехонцев начнет орать, узнав, что очередная статья еще не готова, но пусть…Начальству, собственно, орать положено по штату. А нам, сотрудникам, положеноего слушать.

Я очень удивилась, когда не обнаружила на своем столепривычные завалы, да и Лильки не было.

— Куда подевалась? — задала я вопрос самой себе,но произнесла его вслух.

— Это ты про нашу королевну? — тут жематериализовался за моей спиной Семен Гузько. — Так у народа бы спросила.

Я повернулась к нему и остолбенела на месте. Семен Гузько!Своей собственной песьей персоной стоял передо мной причесанный, отутюженный идаже благоухающий каким-то дорогим одеколоном. Даже рубашка застегнута на всепуговицы, даже засаленная жилетка, с которой он, похоже, не расставалсяполовину жизни, отсутствовала. И брюки на коленях не вздувались пузырями.Неслыханно! И ботинки начищены. Невиданно! Метеорит, что ли, упал на нашуредакцию и так преобразил Семена Гузько? Странные метаморфозы, однако, могутпроизойти с людьми.

— Любуешься? — ехидно спросил он, небрежноразглядывая меня. — И нравится?

— А с чего это ты вдруг, Семен? — спросилая. — Что-то важное случилось?

— Случилось. — Он довольно хмыкнул:

— У меня роман, понятно? С нашей примадонной. Вот так,Леда.

— С примадонной… — Я пыталась сообразить. — Тышутишь…

— Все сначала тоже так думали, — он горделивовыпятил грудь, — но Ирка никогда не церемонилась и при всех объявила, чтомы станем любовниками.

— Ирочка Кривцова? — Я совершенно обалдела. —Но ведь она… но ведь ты…

— А что тут такого? — Он снисходительносощурился. — Закручу с девочкой роман, наиграюсь вволю, а потом дамотставку. То-то вы всегда со своей толстухой смотрели на меня как на недоделанного.А вот Ирка разглядела во мне настоящего мужика.

— Семен, — я начала приходить в себя, — аесли она с тобой поиграется и бросит? Если ты ей понадобился для забавы?

— А мне все равно, — заявил он и придвинулся комне. — Я тебе скажу, потому что ты единственная нормальная баба здесь и ядавно тебя знаю. Я тоже всегда думал, что наша примадонна для меня недоступна.Утонченная вся, шикарная, а я как шелудивый пес рядом. Ей, скорее всего,действительно поиграть захотелось, вот она при всех и сказала… Но мне всеравно, понятно, я хоть раз поиметь ее хочу, чтобы она тоже почувствовала, чтонельзя людей своим высокомерием унижать. Пусть тоже себя униженной почувствует.Я ведь не слепой, вижу, как на нее теперь смотрят…

— Неужели ты такой злой, Семен? — Я слегкаотстранилась от него.

— А мне, может, тоже надоели все эти ваши… игры, —выдохнул он. — Я тоже хочу позабавиться. Могу я хоть раз в жизнипосмеяться? Могу и посмеюсь, чтобы вам, сукам, тошно стало. — Он сненавистью посмотрел на меня и отошел.

Я опустилась на стул и вытащила из сумочки сигарету. Нет, вкурилку я не пойду, а вкус сигареты, может, отобьет тот тошнотворно-неприятныйосадок, что оставил после себя разговор с Гузько. Ну и дела! Интересно, о чемИрочка думает? Спокойно, у нее всегда голова соображает. Не из тех. она, чтобыпозволять разным Гузько топтать себя. Нет, Ирочка достаточно умна. Она ещепреподнесет нашему песику какой-нибудь сюрприз. От этих мыслей я повеселела.

— Вообще-то у нас есть специальное место длякурения, — произнес кто-то надо мной.

Я обернулась. Главный редактор сподобился покинуть свойкабинет и теперь возвышался надо мной. А с Илюшей что-то тоже происходит, вонвесь какой мятый. Впрочем, он всегда мятый, но сейчас выглядит на редкостьнеухоженно. Еще немного, и он сможет конкурировать с любым бичом или, кактеперь говорят, бомжиком. Но главного, судя по всему, его собственный виднисколько не смущал.

— Зайдите ко мне, Леда, — сказал он и направился ккабинету.

Ничего хорошего предстоящий разговор мне не сулил. Но делатьбыло нечего, и я поплелась вслед за Ильей.

— Садись, — он вяло махнул рукой. — Какжизнь?

— Спасибо, нормально, — осторожно ответилая. — А у тебя как?

— Хреново, — коротко ответил главный и потянулся кграфину с сомнительной бурой жидкостью. — У меня тут настойка домашняя,может, хлебнешь?