Фьорды. Ледяное сердце - Ингрид Юхансен Страница 7

Но когда мадам Дюваль вошла в мой офис, я сразу поняла, что это ОНА.

Автор любовных романов обязана выглядеть именно так! Дама без лишнего веса и лишнего возраста – их стерла рука пластического хирурга. Волосы цвета воронова крыла острижены в стиле фам-фаталь, тонкие брови прорисованы слишком высоко и ярко, облегающее темно-зеленое платье служило фоном для украшений, разумеется, фальшивых (пассажиры благоразумно сдают настоящие в специальный сейф, едва судно отшвартуется, и забирают их в самом конце плавания). Остро заточенные ногти впивались в клатч из змеиной кожи. Для полноты образа недоставало мундштука с дымящейся сигаретой, но курить на лайнере разрешается исключительно в отведенных местах.

За свою жизнь я видела множество мастеров перфоманса, фриков, фанатов сериала «Династия» и просто людей, лишенных хорошего вкуса. Но мадам Дюваль была совершенно другой. Однажды она преобразилась в собственного персонажа и осталась жить в этом счастливом состоянии. Возможно, такова цена славы?

– Подскажите, как заказать дополнительное обслуживание для вечеринки, – отчеканила она на правильном университетском английском, артикулируя каждый звук.

– Вы хотели бы пригласить дополнительных официантов? Или дворецкого из службы консьержей?

– Нет. Скорее горничных. Потребуется расстелить несколько… покрывал. Кое-что расставить. Потом аккуратно убрать.

– Сейчас приглашу главного стюарда. Мы все поклонники вашего таланта, мадам Дюваль… – Я быстро пододвинула томик, лежавший на столе. – Подпишите, пожалуйста.

Мадам милостиво улыбнулась, вытащила из сумочки «Вотерман» с золотым пером, чуть прищурившись, посмотрела на мой бейдж, уточнила:

– Для Лени?

– Для Эйрин, если можно. Для моей… сестры, старшей, – импровизирую на ходу.

– Ясно. Если будете читать мои романы, Лени, начните с «Плохой сестренки». Ее тираж уступает «Саре» [8] , но это моя лучшая книга. Единственная в своем роде.

Я вызвала Андреса и предоставила знаменитость его заботам. Он улыбался мне, но глаза его сохранили профессиональное бесстрастное выражение. Холодные, как две зеленые льдинки. Я тоже улыбалась ему одними губами, вместе мы улыбнулись мадам. Улыбаться гостям – наша работа. Не знаю, что он чувствовал на самом деле, и убеждаю себя, что мне – без разницы.

Есть какая-то патриархальная добротность в книгах, изданных на бумаге. Они вызывают доверие своей тяжестью, теплом, запахом. Даже самая дрянная книжка, взятая в библиотеке, хранит на страницах множество историй – загнутые уголки, следы пальцев, пятнышки, заметки, закладки и прочую память о своих многочисленных читателях. Поэтому под вечер я решила навестить девушку Аниту, которая изнывает от тоски в библиотеке, далеко не самом популярном месте на судне. После интригующих слов мадам Дюваль мне захотелось прочитать «Плохую сестренку». По дороге я строго отчитала двух стюардов, устроивших перекур в моей «зоне ответственности» – на шлюпочной палубе. Пригрозила парням, что обязательно сообщу их начальству и службе безопасности – обоих как ветром сдуло. Меня считают строгим «офицером» – на судне принято называть всех старших менеджеров «офицерами», – потому что я всегда отчитываю младший персонал, если застукаю без дела, еще и в неположенных местах. Хотя начальству я никогда не пишу кляуз на нарушителей – это было бы слишком.

Все многочисленные романы мадам Дюваль выходили в одном издательстве, в очень похожем оформлении, отличались только заголовками. Я добросовестно пыталась вспомнить название книги, которую читал Андрес, и возвращалась к мысли, что это была именно «Плохая сестренка». Но, к моему разочарованию, девчонки успели расхватать все романы знаменитой пассажирки, наличествовавшие в библиотеке. Пришлось воспользоваться принципами свободного доступа к информации и скачать копию с пиратского торента в сети. На экране любая книга утрачивает половину своего очарования, но все равно, история плохой сестрички с первых страниц показалась мне намного увлекательнее, чем «Чертог ночных соблазнов», как будто эти книги писали два совершенно разных человека.

… О своих буднях рассказывала проститутка, готовая удовлетворить самые неожиданные фантазии клиентов, жаждущих испытать боль. Как можно больше боли! Столько, что маркиз де Сад подавился бы шпанской мушкой [9] от зависти. Все свободное время и заработок эта дама по прозвищу Мистрис тратила на мучительные воспоминания и поиски сестры-близнеца, с которой разлучилась в детстве.

Дело происходило в золотых двадцатых прошлого века, как и полагается романам такого рода – в самой Великой Британии.

Я прочитала около трети и отложила планшет.

Историю порока и добродетели на фоне шокирующих эротических сцен не назовешь оригинальной. Таких романов полно писали в так называемом «галантном веке». Похоже, мадам Дюваль получила неплохое образование и пересказала курс истории литературы современным языком, просто и доходчиво, как сценки из немецкого «фильма для взрослых». Заменила старые добрые надушенные и перевитые атласными лентами розги на безликий «флогер» [10] , милое домашнее наказание в виде шлепаний платяной щеткой, выбивалкой для ковров или мухобойкой, на «спанкинг» [11] , а изготовленные из натуральной древесины, обтянутой овечьей кишкой, искусственные члены, на стандартные вибраторы из секс-шопа. Но главное – мадам Дюваль целиком и полностью избавила своих неискушенных читательниц от философских и этических обременений, свойственных ее литературным предшественникам.

Писатели эпохи париков и будуаров сдабривали многочисленные механические описания совокуплений обязательными моралите. Либертины образца де Сада или Ла Бретонн [12] были очень похожи на хиппи и тоже наивно допускали, что секс без всяких ограничений – лучшее средство против тирании и ханжества. Они были уверены, что достаточно избавиться от оков морали, как церковь и государство рухнут сами собой. Вместо хипповых коммун, эти господа запирались в собственных замках, чтобы без устали предаваться утехам плоти: пороть служанок по розовым попкам, покрывать поцелуями атласные туфельки, наряжаться в конскую сбрую и перекусывать кашками из фарфоровых ночных чаш.

Им приходилось быть выносливыми и изобретательными – в те забытые времена амфитамины и виагру еще не изобрели. Но полагаться на собственное здоровье и мускульную силу прислуги, чтобы предаваться разврату сутками напролет, было недостаточно. Поэтому сладострастники эпохи Просвещения придумывали всякие хитроумные приспособления и целые механические конструкции, вроде машины для порки, способные продлить чувственные удовольствия.