Счастье не приходит дважды - Татьяна Моспан Страница 7

Так оно и было, но, к сожалению, в той, прежней, жизни. Сегодня про успех у женщин он думал меньше всего. Не до развлечений, другие заботы одолели.

Петр Иванович Куликов, по кличке Полковник, два года назад был вынужден уехать из страны. Сейчас вернулся под чужим паспортом, несколько изменив внешность. Как человек умный он понимал, что интерес к нему компетентных органов вряд ли пропал, — во всяком случае, два года назад его усиленно разыскивала милиция, — но дальнейшее отсутствие становилось бессмысленным. Он знал, чем рискует, возвращаясь в страну, потому что его дело срока давности не имело. Ну и что? Он умел рисковать. Когда узнал, что одного из тех, с кем имел дело, — выпустили по амнистии, понял — пора действовать. Не век на чужбине мотаться. От средиземноморских курортных городков его уже тошнило.

Кличка Полковник приклеилась к нему после того, как пришлось уволиться из рядов вооруженных сил. Он и там был полковником. Звание свое получил, не по штабам отираясь. Афганистан, Чечня… В Афган, правда, попал ненадолго, но тоже досталось под занавес. А в 89-м, во Владикавказе?.. Тогда страна жила мирной жизнью, это он воевал. Он и такие, как он.

Во Владике проводилась операция против крупного бандитского формирования. Он, только что получивший подполковника, со своими ребятами принимал участие в ликвидации банды. Помнит, как приземлились на Чкаловском аэродроме, приняли, как положено, по чарке-другой. Веселые, счастливые от того, что все живы, все вернулись. Домой звонить не стал, решил сюрприз жене сделать. Ехал в метро, уже поздно было, смотрел на лица пассажиров, люди были заняты своими мирными делами. Да, это было в марте 89-го. Сморенный от усталости, он на минутку задремал. Очнулся, когда почувствовал, как его трясут за плечо.

— Приехали, дядя, вставай!

Его реакция была мгновенной. Отработал за время службы в горячих точках и на войне. Потом извинялся перед ни в чем не повинным пассажиром, который тронул его за плечо. Он помнит удивленные глаза парня и перекошенное от испуга лицо его спутницы.

— Сильно я тебя помял?

— Да нет. — Парень отряхивал вельветовую курточку, пытаясь улыбнуться. — Откуда… — Он замялся, оглядывая пропитавшуюся лесными запахами поношенную пятнистую форму. — Из каких краев в Москву?

Куликов усмехнулся.

— С войны, парень.

— С войны? — изумилась его спутница. — А разве сейчас в нашей стране где-то идет война?

— Да, — выдохнул Куликов.

Потом, шагая к дому, подумал, что тому парню, в вельветовой куртке, на вид было лет тридцать с небольшим, ему, Куликову, сорок исполнилось. Разница в возрасте невелика, а казалось — они люди разных поколений. Так оно и есть.

Мотаясь по командировкам, упустил болезнь жены. Хватился, когда поздно было. Конечно, он виноват перед ней. Она все время ждала, ревновала его ко всем, даже к лучшей подруге, боялась, что когда-нибудь он, видный мужчина, не вернется, уйдет к другой или будет зарыт в чужой земле.

Когда Куликов приехал в клинику и увидел, в каких условиях она лежит: в коридоре, на сквозняке, — у него сердце зашлось. «Что вы хотите, клиника не резиновая, — грубо ответили ему. — Мест для всех не хватает». У тех, кто имел деньги, проблем не было, для них приготовлены отдельные палаты. Когда воевал, как оказалось теперь — неизвестно за чьи интересы, никогда не думал о деньгах. Зато другие думали, им — отдельные палаты, а таким, как он, — кушетка в коридоре. Ему никогда не забыть глаза жены, когда он проклинал свою беспомощность. Главврач сказал, что они подобные операции не делают, надо… В общем, все понятно.

У нее не было никого ближе и роднее, чем он.

После потери жены внешне изменился мало, только стал угрюмее. Вот тогда он понял, как был привязан к ней. Как верно кто-то сказал: мы всегда виноваты перед теми, кто уходит. Если бы все вовремя, нашел бы деньги на операцию, нашел! Зубами скрипел, когда думал, что все могло пойти по-другому. Видно, так ему на роду написано.

Он по профессии — воин, ему доводилось близко видеть смерть и убивать самому. На его глазах война забирала людей, и это было страшно. Вернувшись домой, всегда долго привыкал к мирной жизни: не стреляют, на улицах вместо БТРов — обычные автомобили. Потом возвращаться стало не к кому.

Когда его засосало в эту воронку… Нет, он никого не винит. Жене помочь не успел, а в дерьмо вляпался. Знал, на что шел, не маленький. Поставка оружия — бизнес криминальный и очень грязный. Но он никогда не участвовал в сделках, если оружие поставлялось тем, против кого недавно воевал, какие бы прибыли это ни сулило.

Куликов еще раз цепким взглядом окинул поляну. Тихо вокруг, ни души. Там, далеко, откуда пришел, было шоссе. Здесь шум машин не слышен. Он вздохнул полной грудью и только сейчас заметил красоту августовского леса. Задрав голову вверх, увидел маленькую рыжую зверушку, притаившуюся в спутанных ветвях.

— Надо же, белка! — удивился он.

Шустрая белка, услышав восклицание, смешно вертя головой, сделала неслышный прыжок вдоль ветки. Ничего хорошего обитателям леса от людей ожидать не приходилось, и пушистый зверек был настороже. Но любопытство сильнее страха. Выждав, белочка продолжила наблюдение за нежданным гостем, появившимся в этом отдаленном уголке леса.

Куликов вздохнул. Он хорошо запомнил день, когда был здесь два года назад. Тогда стояла осень, роскошная подмосковная осень, а он, как загнанный зверь, бежал от людей, чтобы затаиться и спрятаться. Он давно почувствовал опасность, отходы приготовил, документами запасся, но все произошло внезапно. Едва успел в тот день скрыться с дачи Новикова и уйти в лесной массив.

Хорошую дачу подлец отстроил на Рублево-Успенском шоссе! И когда успел? А все плакался, все кусочничал, послушать — так беднее его, Новикова, на свете и человека нет. Как он орал, как голосил при последнем разговоре, слушать противно было. А ведь если бы не его жадность, не было бы провала. Иногда Куликов думал, что, может, так даже и лучше, одним махом все решилось. Надоело. Теперь хоть рожу этого крысятника видеть не будет.

— Тебе что, ты как перекати-поле, — визжал Новиков, — доллары сгреб, собрался и ушел, а я куда?

— Как — куда? Переедешь с Рублевки поближе к центру, — не удержался от злой шутки Куликов. — В Лефортовские апартаменты — вряд ли, в Матросскую Тишину тоже рылом не вышел, значит, в Бутырки. Купишь себе комфортабельную камеру.

Новикова перекосило от ненависти.

Куликов не завидовал чужой собственности, каждому — свое, но если хочешь крупно заработать, то и рисковать приходится серьезно. Новиков своей жизнью и свободой рисковать не желал, чужой — пожалуйста.

Когда до Куликова, изнывающего от безделья на средиземноморском курорте, дошла весть, что Новикова выпустили по амнистии, понял — пора возвращаться. Уже здесь узнал, как Новиков купил себе свободу. Сдал третьего подельника, Эдуарда Рюмина, и все дела. Рюмина застрелили при задержании, и как был уверен Куликов, не случайно. Слишком много знал. А ведь Эдик с Новиковым дружками были. Правда, в последнее время Рюмин Новикову не доверял.