Дай умереть другим - Сергей Донской Страница 67

– Они свалили, братва!

Истошный вопль Писка заставил Ильича метнуть игральные кости мимо доски, и они покатились по полу. Шницель, с которым он сражался в нарды, пролил на грудь заботливо охлажденное пиво из запотевшей бутылки.

– Ё-моё!

– Ебическая сила!

Всех пацанов подбросило, как взрывом. Защелкали передергиваемые затворы пистолетов и автоматов. Загупали шесть пар ног, разом сорвавшиеся с места.

– Ну, бля! Вот же, бля!

– Я ж говорил, сразу надо было!

– Как же он допер, сука такая?

– А не хрен было клювами щелкать!

Сопя и толкаясь, все ринулись вверх по лестнице. Перевернув кадку с декоративной пальмой, ворвались в пустой холл.

– Лехина «бэшка» на месте! – крикнул Шерхан, догадавшийся глянуть на ходу на экран монитора. – Он где-то рядом. С двумя бабами далеко не убежишь!

– Все по тачкам! – распорядился Ильич. – Всю ок…гугу п…гочесать надо.

– Эх, заправить полные баки не допетрили, – посетовали Лёлек и Болек, добравшиеся до входной двери первыми.

Но это был не главный просчет.

Выскочив наружу, Лёлек тут же залетел обратно. Куртка у него на груди дымилась, а со спины выглядела так, словно ее пропустили через мясорубку с кровавым фаршем вперемешку.

– Атас! – коротко вскрикнул упавший Лёлек и попытался выплюнуть кровавый сгусток, но не сумел.

Лишь тогда бежавший следом Болек сообразил, что грохот, который он услышал, произвела не распахнувшаяся дверь. Скользкие подошвы не позволили ему резко остановиться, а навстречу уже шагали два грузина, деловито перезаряжая свои обрезы.

«Картечь!» – пронеслось в голове растерявшегося Болека. Пронеслось в буквальном смысле, так как его черепную коробку снесло вместе с мозгами.

– Гамарджоба! – весело крикнул грузин в красивом бежевом полупальто.

Он решил, что забрызганный красным Шерхан убит тоже, а потому, не суетясь, переломил ствол и принялся вставлять в него предусмотрительно зажатые в кулаке патроны. Это было неверное решение. Потому что Шерхана лишь обдало чужой кровью, а проливать свою собственную ему было ну никак неохота.

– Здравствуй, жопа, новый год!..

С этим криком он всадил в бежевое пальтецо три пули подряд. Но тут второй грузин, скрывшийся за стеной, выставил оттуда руку с обрезом и спустил оба курка одновременно.

Бо-омп!

Изрешеченного от горла до паха Шерхана приподняло над полом и швырнуло о противоположную стену с такой силой, что он повалился на пол вместе с пластами штукатурки.

Пыль, едкий пороховой дым… Прежде чем помереть, Шерхан сморщился, как будто собирался чихнуть напоследок. Прощай, жизнь бандитская…

Проходя мимо него, грузин нагнулся и сорвал с его шеи золотой жгут.

– Сыпасыба, дараг… ой!!!

Автоматной очередью, выпущенной Шницелем, грузина перерезало пополам, но тут ворвавшиеся следом соплеменники принялись разряжать свои разнокалиберные стволы, да так лихо, что тело Шницеля долго трясло и подбрасывало на месте, прежде чем оно получило возможность упасть. Даже после этого пули продолжали дырявить труп, и он вздрагивал, словно в него вколачивали невидимые гвозди.

Бах! Трах! Гах-х!

– Сдаюсь! – заверещал Писк, показывая вооруженной гурьбе кавказцев свои растопыренные пятерни. В этот момент он позабыл все известные ему слова, кроме одного-единственного, которое хотелось повторять снова и снова: – Сдаю-усь!.. Сдаю-у-у-усь!..

– Ох и голосок, – подивились грузины. – Ладно, ложись на пол и спускай штаны до колен.

Вскоре нашли Ильича, забившегося под топчан в бильярдной. Он заволок туда два автомата и три противопехотные гранаты, но пустить их в ход так и не сумел, потому что скрюченные пальцы отказались ему повиноваться.

Раньше, когда парализованные ужасом жертвы упорно отказывались передвигаться самостоятельно, Ильич им не верил, страшно злился и пинал их ногами. Теперь он испытал последствия шока на собственной шкуре и тупо удивлялся тому, что не чувствует боли, пока его волокут за ноги сначала по полу, а потом по лестнице. Его голова подпрыгивала на ступенях, как мячик, – скок-скок-скок, – но онемевший затылок не ощущал этих ударов.

Что-то плохое ожидало Ильича впереди, что-то пострашнее смерти, и он уже жалел, что не стал отстреливаться, хотя жалеть о чем-либо было поздно.

– Эх, не крещеный я, обидно, – сказал он, когда его и Писка запихнули в багажник и повезли неведомо куда.

– Зачем с нас штаны сняли, а? – волновался товарищ, делая безуспешные попытки улечься поудобнее. – Драть будут, что ли?

– Если бы. В спущенных штанах не шибко побегаешь, вот какая штука. Допросят и пощелкают на хрен. Будем валяться на свалке с голыми жопами. Ты в бога веруешь?

– Для чего же нас щелкать? Что мы им сделали?

Ильич невесело засмеялся:

– Ты прям как тот украинский хлопец из анекдота: «Пийду-ка я, батько, у лис, москаликов постреляю». – «А як що воны – тэбэ?» – «А мэни за що?»

Писку немедленно захотелось задушить хихикающего Ильича, хотя со связанными руками об этом нечего было мечтать.

В тесном багажнике не очень-то потрепыхаешься. Не перенесешься в прошлое, когда еще только мечталось стать бандитом и все виделось в розовом свете: кабаки, сауны, крутящиеся на пальцах стволы, дорогие тачки. Ну, имелся ствол, и что, сильно он помог? И какой понт от иномарки, в которую уже не сядешь? И что толку от золотых гаек на пальцах?