Смерть в осколках вазы мэбен - Виктория Платова Страница 66

-Ты что, милочка моя, совсем охренела? — набросился наменя Герт прямо с порога. — Просил же тебя, чтобы была готова к моемуприходу. Или ты ничего не помнишь?

— Готова… к приходу… — Я ошарашенно смотрела на Герта,мучительно пытаясь сообразить, о чем это он толкует.

Наконец меня осенило. Он же перед уходом просил менясобраться, но за всеми этими событиями его просьба совершенно вылетела у меняиз головы.

— Извини, — пробормотала я. — Сейчас оденусь.Тут такое было…

Я торопливо напяливала на себя одежду, так же торопливообъясняя Герту, что произошло. Он молча меня слушал, время от временипереспрашивая и вертя головой.

— Не нравится мне все это, — заявил он, когда язакончила свое повествование и была готова к выходу. — Не нравится, хотьтресни. Ладно, разберемся. А пока давай на выход, а то мы и так опаздываем.

— Куда опаздываем, Герт? — Я все еще не могласосредоточиться.

— На кладбище, — отрезал он, возясь с новымизамками, — куда же еще!

— На кладбище… — Я обалдело уставилась на него. —Как на кладбище? Герт, что происходит?

Мой дружок хотел уже конкретно объяснить, что к чему, но,посмотрев на меня, передумал, сдержался и только махнул рукой.

— Ничего, малышка, — утешил меня он, —бывает, что разные подонки забираются в квартиры, считай, что тебе еще повезло.Попался бы какой-нибудь наркоман, который от дури своего имени не помнит, тебебы пришлось гораздо хуже. Хорошо, что хоть он сбежал… Пошли, пошли, я тебе подороге все объясню. И про кладбище тоже.

Герт не соврал. Признаться, смерть Алексея совсем вылетела уменя из головы, но теперь, сидя рядом с Гертом в машине, я жалела парня.Молодых всегда жаль. И умер он не по своей воле, а кто-то захотел его смерти.Молодой, талантливый, наверное, но какая-то мразь решила, что в этом мире емубольше нет места. Сейчас вообще такое время, что совершенно не знаешь, с какойстороны на тебя может обрушиться несчастье. А люди утратили всякую жалость. Чтозначит жизнь какого-то человека, да ничего… И с каждым годом становится всехуже. Найдется ли в городе хоть один здравомыслящий человек, который скажет,что он живет спокойно и не опасается за свою жизнь? Вряд ли. Может, где-то вглубинке такой человек и найдется… Хотя очень в этом сомневаюсь. Сейчас все наредкость перепуганы. Просто стараются как-то не думать о неприятном.

— Чего такая грустная? — Герт повернул ко мнеголову. — Понятно, конечно, что не на вечеринку едем, но все-таки… Илипереживаешь из-за сегодняшнего случая?

— Сразу обо всем думается, — призналась я.

— Вот что, подруга, — сказал Герт, останавливаямашину недалеко от массивных чугунных ворот, — если не хочешь, то не ходи.Посиди здесь, а я побыстрее постараюсь уйти.

— Нет, — я покачала головой. — Не хочу однаоставаться. Ты иди быстрее, а я потихоньку за тобой. Здесь у нас бабушкапохоронена, зайду к ней, а потом назад.

— Смотри не потеряйся, — напутствовал меня Герт изаспешил по дорожке.

Я медленно поплелась за ним следом. Какое-то странноеощущение. Что-то не припомню, чтобы я когда-нибудь была такой. Какая, страннаянеуверенность, словно и не я это вовсе. Подумать только, чтобы я когда-то вчем-то сомневалась или ощущала такой вот липкий страх! Напротив, моядрагоценная мамочка всегда ругала меня за излишнюю самоуверенность и прямоту.Уж чем-чем, а робостью я никогда не отличалась, всегда бросалась очертя головувперед. Бывало, что и попадало мне за это, бывало, доставалось так, что искрыиз глаз сыпались и приходилось уползать в свою норку, поджавши хвост, чтобывосстановить силы. Но затем, гордая и самоуверенная по-прежнему, я сновабросалась в очередную авантюру. Если бы не это, моя жизнь стала бы совсемпресной, как у многих моих соседок-клушек, которые только и знают, чтоподжидать с работы пьяненького мужа да воспитывать сопливых горластых детишек.Бр-р! Я всего этого как-то умудрилась избежать. Можно сказать даже, что жила внекотором роде в другом мире. И неплохо, кстати сказать, жила…