В день пятый - Эндрю Джеймс Хартли Страница 63

Все началось, когда они вышли из аэропорта. Подобные заведения не имеют собственного лица, мало отличаются друг от друга. Поэтому Томас, бродя по многолюдным залам аэропорта Нарита, не испытывал ровным счетом ничего, за исключением разве что тех моментов, когда из громкоговорителей раздавались произнесенные скороговоркой объявления на японском языке, однако даже это было слишком предсказуемым, чтобы ожидать какого-либо эффекта. Потом они с Джимом оказались в автобусе, который направлялся в город, и все изменилось. Нахлынуло похожее на парамнезию ощущение чего-то знакомого и в то же время необычного. Словно он знал это место, словно какая-то его частица никогда отсюда не уезжала. В то же время Найт чувствовал себя здесь чужим, как и прежде. Когда автобус подкатил к вокзалу в Синдзюку, у Томаса уже начали трястись руки. Через двадцать минут они вместе с вещами зашли в кафе, чтобы вкусить, говоря словами Эда, местный колорит, а потом отправиться искать Куми. Найт, к этому времени пепельно-серый, задыхающийся, уже всерьез подумывал о том, чтобы ближайшим автобусом возвращаться обратно в аэропорт.

Он скрыл это от Джима, который не отрывал лица от тонированного стекла с тех самых пор, как автобус выехал из аэропорта, с благоговейным восторгом туриста наслаждаясь ландшафтом, дорожными указателями, промелькнувшим мимо пышным токийским «Диснейлендом», теснящимися небоскребами, обилием черноволосых людей на улицах, миганием неоновых вывесок и огромными видеоэкранами. Джим непрерывно говорил, в основном восклицаниями, перемежая их вопросами, на которые никто не отвечал. Все это время священник озирался по сторонам глазами размером с блюдца, как человек, перенесенный на другую планету, в существование которой никогда по-настоящему не верил. Едва ли следовало удивляться тому, что Джим не замечал, что его попутчик переживает что-то вроде посттравматического стресса. Томас качался на непрерывно нарастающих волнах паники и тревоги, подпитываемых настойчивым ощущением того, что он никуда отсюда не уезжал, по-прежнему живет здесь с девушкой по имени Куми, на которой когда-нибудь женится…

Томас с самого начала понимал, что будет так, точнее, что-нибудь в таком роде — пронизанное болью и изумлением ощущение возврата в прошлое. В Штатах он не испытывал ничего подобного, даже когда вернулся на улицы, на которых рос, в дом, где жили, а затем умерли его родители. Все это казалось Найту чем-то безвозвратно ушедшим и в то же время сиюминутным, но вполне реальным, потому что он никогда не сомневался в том, что по большому счету все будет так же, как тогда, когда он гонял во дворе мяч с Эдом и Джимми Коллинзом из соседнего дома. Но здесь все выглядело иначе. Япония была другой.

Томас практически ничего не знал об этой стране до тех пор, пока не приехал сюда работать. Для него она была чем-то экзотическим и чужим. Он более или менее освоился здесь за два года преподавания в школе, расположенной в маленьком городке к юго-западу от Токио, но Япония по-прежнему оставалась для него незнакомой. Покидая страну, Найт забрал с собой какую-то ее частицу вместе с Куми, но, когда та от него ушла, все это исчезло, оказалось вычеркнуто из его жизни, из действительности. Всего через несколько лет он уже с трудом представлял себе, что такое место существует, что он там бывал, что оно сформировало его таким, каким Найт теперь был. Даже в тех редких случаях, когда Томас, изрядно перебрав виски, мог заставить себя просмотреть фотографии, сделанные в Японии, ему начинало казаться, что на самом деле все это произошло с кем-то другим. Он часами недоуменно разглядывал фотографии, таращился на самого себя, пытаясь вспомнить, как протекала жизнь на другом краю земного шара, на чужой планете, пытаясь поверить, что это действительно было. Но все выглядело слишком незнакомым, чересчур чуждым, не имеющим никакого отношения к тому, кем Найт был сейчас.

Теперь Томас вернулся в Японию и увидел, что за прошедшие годы ничего не изменилось. Лица. Голоса. Потоки машин. Погода. Безукоризненные садики. Остроконечные крыши, деревянные дома и храмы. Увиденные мельком образы древних святилищ звонили у него в сознании церковными колоколами. Макеты блюд в витрине ресторана. Радостные крики официантов, встречающих входящих посетителей. Красные и черные бумажные фонари, исписанные каллиграфически выведенными иероглифами. Запах свежего дерева в воздухе, практически полностью растворившийся в богатых, но простых ароматах пищи. Меню с картинками, изображающими миски с толстой дымящейся лапшой… Куда бы ни смотрел Томас, ему казалось, что мир качнулся на своей оси и действительность изменилась.

«Ты здесь чужой. Всегда им был. И всегда останешься».

Все же это было у него внутри, нестираемыми буквами высечено в представлении о себе самом.

«Да, вот в чем вся хитрость».

Как ни старался Томас навсегда вычеркнуть Японию из своей жизни, эта страна его сформировала, более того — страшно подумать, — подарила ему лучшие годы жизни. С тех пор все прояснилось. Возвратившись сюда, он чувствовал себя так, словно перенесся на десяток лет назад, в ту эпоху, когда был молодым и бесконечно самоуверенным, перед ним расстилался весь мир, жизнь была полна обещаний, смысла, свершений.

— Кажется, меня сейчас вырвет, — вдруг пробормотал Томас.

Очнувшись от блаженных мечтаний, Джим в изумлении уставился на него, а Томас стал искать, где бы исторгнуть содержимое желудка.