Смерть в осколках вазы мэбен - Виктория Платова Страница 62

Он ненавидел зеркала.

Эта была не минутная, быстро проходящая ненависть, а тяжелоеи осознанное чувство, которое зреет подспудно, как болезнь, медленно и вернопожирающая плоть человека. Но его ненависть разъедала не тело, а душу.

Не было в подлунном мире ничего более лживого. Они лгали,как всегда лгут женщины. Но последних, хотя бы можно уличить во лжи, причинитьболь, заставить страдать, а что можно сделать с зеркалом? Разбить? Чтобы вокругпоявилось множество лживых ухмыляющихся осколков? Однако люди все же не моглиобходиться без зеркал, как не могли обходиться без женщин.

Он давно изучил весь этот мир и прекрасно знал ему цену. Б егожизни давно не было женщин, как в его доме давно не было зеркал. Он ненавидел исвое отражение. Свое лицо, свои растрепанные волосы, свои глаза. Глаза, которыетак близко видели ту грань, что отделяет бытие от небытия. Он заглядывал по тусторону вечности, но слабое тело не послушалось его, и он все еще здесь, хотядуша давно просилась на свободу. Как же счастливы те, кто мог довестизадуманное до конца.

Он давно понял и согласился с Достоевским, что всесамоубийцы делятся на две категории. Но у него на этот счет была своясобственная теория. Любой самоубийца, когда подходит близко к незримой чертемежду двумя мирами, останавливается, замирает. Говорят же, что в такие моментычеловек вспоминает всю свою жизнь. И те, кто жалеет о чем-то несовершенном, о каком-точеловеке или о какой-то вещи, уйти не могут, их тянет назад. Но те, кому в этоммире уже ничего не жаль, уходят безвозвратно. Значит, здесь они сделали все,что смогли.

Он и сам подходил не однажды к этой черте, даже помнит еецвет, что не виден обычным людям. Но и его всегда останавливала какая-томелочь. Он вспоминал о ней, и становилось невыносимо жаль…

Он и сам бы не мог себе точно ответить, чего ему было жаль вэтом мире. Но, возвращаясь к жизни, всегда замечал, насколько уродливо онвыглядит. Он ненавидел некрасивость так же сильно, как ненавидел зеркала, ееотражающие. У него вызывали сильное раздражение обыкновенные лица обыкновенныхлюдей. На несколько лет он уехал из Питера и жил на одном из карельских озерподальше от всех. Он свыкся с тишиной, смотрел на воду и небо, траву и деревья,и мир начинал казаться ему прекрасным.

Но и там его не оставляли в покое. В какую бы глухомань онни забрался, и там не было спасения от людей. Они приезжали отдыхать назаброшенную заимку с водкой и бабами. Разжигали костры, горланили песни, жраливодку и лапали своих баб, которые оглашали окрестности визгливым матом. Нокогда ему надоело терпеть, он взял ружье и подкрался к ним поближе… Он точнознает, что попал. Они даже не стали его искать, а поспешно уехали. Больше егоникто не беспокоил.

Он сам иногда выбирался к людям. Выбрался как-то раз, чтобыкупить муки, табака и соли про запас, и в стареньком покосившемся магазинчикеувидел на прилавке несколько красочных журналов. Как они могли попасть в этобогом забытое место, он не знал. Но все-таки повернул к себе затрепанныйжурнальчик и лениво открыл его.

Он узнал ее сразу. Да и как можно было не узнать этуотстраненную холодноватую изысканную красоту. Она смотрела прямо на него,заглядывая в самые потаенные уголки его души, а полуулыбка будоражила его таксильно, что он чуть не застонал от нахлынувших воспоминаний. Она находилась такдалеко и в то же время совсем рядом. Можно даже коснуться ее глянцевого лица.Старый рокер, у которого на руках остались зажившие шрамы, а душа все ещекровоточила, понял, что ему бесполезно хорониться в этой глухомани, потому чтоона найдет его и здесь. Ему надо вернуться, чтобы наяву увидеть этухолодноватую совершенную красоту и прикоснуться к ней.

Он вернулся, чтобы опять попасть в неверный свет фонарей,дробящийся в мелких лужах, чтобы опять вдыхать сырой воздух и бродить понабережной Фонтанки. А зеркала продолжили искажать действительность, расчленяяее на куски. И весь мир кувыркался и дробился, сжимался и растягивался. А людинапоминали чудовищ с картин Гойи и Босха. Он перестал любить картины, но онпродолжал бывать на выставках, чтобы еще больше увериться в несовершенстве мираи человека. И лишь однажды, попав в мастерскую одного художника, замер. Здесьне было некрасивых вещей, напротив, все вокруг поражало своей не правильной,асимметричной красотой. И эти пейзажи, что манили к себе, и эти птицы, похожиена цветы, и цветы, так похожие на птиц. И веселые девушки, которых можно былоспутать и с теми и с другими.

Он понял, что красота, которую он так долго и безнадежноискал, все-таки существует. И он может видеть ее часто, даже прикасаться к ней.Откуда ему было знать тогда, что все обернется фальшивкой, обманом? Но когда онво всем разобрался, то у него с глаз словно спала пелена, теперь он точно знал,что ему нужно делать, чтобы исправить этот несовершенный мир, который такпривык доверять фальшивым зеркалам.

А зеркала он перестал замечать, как перестает человекзамечать долгую и изнурительную болезнь. Просто знает, что она есть, и миритсяс ней до поры до времени. Но в душе он все так же их ненавидел, и ненависть егодень ото дня становилась все сильнее.