Таиландский детектив - Ирина Баздырева Страница 6

— О чем спор? — полюбопытствовал, подошедший Виктор. Он протянул брикет коксового мороженого Кате, сверкнув золотой цепочкой, болтавшейся на крепком запястье.

— Я сказала, что Катя будет проводить выставку, — Зоя кивком поблагодарила его за пиво и открыла банку.

— И в чем загвоздка?

— Катя, кажется, боится.

— Ну, вы даете! — засмеялся молодой человек. — Я уверен, что выставка без Александра Яковлевича вообще может не состояться. Так что еще рано трусить, Котенок.

— Если за дело взяться умело, то последние события могут вызвать к нашему мероприятию большой интерес, — обронила Зоя, глядя в сторону.

— Ты имеешь в виду, что «это» создаст нам рекламу? — повернулся к ней Виктор.

— О чем это вы? — Катя непонимающе переводила взгляд с одного на другого.

— У тебя мороженое потекло, — Виктор показал глазами на распечатанный брикет. — Фишка в том, что Саванг как-то помянул недобрым словом таиландскую бюрократию, намекнув при этом, что к теории Александра Яковлевича, хоть и отнеслись с интересом, но с некоторым недоверием, считая ее из области фантастики, и так думает большинство. Хорошо уже то, что его согласились выслушать. Это ведь ни к чему не обязывает таиландскую сторону. Не знаю, что там получиться у Саванга, но мы можем так и не получить доступа к чингмайским экспонатам из-за бюрократических препон. Но если попросту заинтересовать ребят из здешнего университета, и если им станет интересно, то они сами предложат нам провести анализ своих находок параллельно с нашими. Это единственная возможность обойти бумажную волокиту.

— Я не думала, что все так сложно… — заметно расстроилась Катя. — Я считала, что если мы уже приглашены в Таиланд, то само собой, нам будет предоставлена возможность поработать с тайским находками.

— Есть всего лишь желание осмотреть наши находки, и послушать Александра Яковлевича. Но тайландских археологов понять тоже можно. Они очень уж нервные ребята, потому что на них давят конкуренты, «черные археологи». Ведь все кому не лень раскапывают могильники, вскрывают гробницы и бесценные находки, минуя ученых, продаются за рубеж. Конечно же, они психуют и подстраховываются, потому что остается только догадываться какие сокровища, проходят мимо них, и на которые, они впоследствии могут посмотреть только на аукционе в Содбисе. Так что, наука — наукой, а горшки, извините, врозь.

— Но тут есть проблема, которую мы до возвращения Саванга разрешить не сможем. Мы не имеем доступа к нашим экспонатам.

— Ты о чем? — всполошилась Катя.

— У нас нет ключа от камеры хранения, вот я о чем. Он был у Александра Яковлевича, а теперь у полиции.

— А запасной?

— У Саванга.

— Блин! Дай-ка сюда мороженое, — Виктор отобрал у Кати липкий, мягкий брикет и забросил его точно в урну. Катя поднялась.

— Ты куда?

— Пойду в номер, руки помою, — и прихватив полотенце, Катя побрела в отель, рассеяно слушая, как Виктор вдогонку ей напомнил, что будет ждать ее вечером в баре.

* * *

Напряжение тяжелого утра, когда им пришлось опознавать тело Александра Яковлевича, отвечать на вопросы следователей, терпеть изнуряющую выматывающую жару, сказались усталостью и осознанием непоправимости произошедшего. Приняв душ и включив кондиционер, Катя легла на кровать и тут же уснула. Казалось, что она лишь на минутку сомкнула глаза, но выяснилось, что проспала ужин. Виктор, если и приходил за ней, то внял табличке с просьбой не беспокоить, которую она предусмотрительно накинула на дверную ручку.

Заглядывая в окно, в комнату проникла южная пряная ночь, чья непроницаемая тьма была расцвечена праздничной палитрой огней, освещающих отель. С танцплощадки слышался бьющий ритм музыки и заводящие выкрики ди-джея. Катя смотрела в темный потолок на котором в такт музыке играли разноцветные сполохи. До этого дня она не догадывалась, что смерть человека может образовать в душе такую пустоту, как и щемящее чувство беспомощности и одиночества.

Александра Яковлевича… больше… нет. Он был для нее не просто любимым преподавателем, он был Учителем. Благодаря ему Катя согласилась с тем, что слова «смысл жизни» не просто игра слов. Однако при всей своей целеустремленности, Александр Яковлевич не был фанатиком своей работы. Катя вдруг вспомнила его лицо, когда он попробовал здешний экзотический фрукт, тогда оно стало по-мальчишески забавным, и она расплакалась. Никто не знал о его молодости потому, что Тихомиров не любил рассказывать о войне. Как-то слушая яростный спор своих учеников, вконец переругавшихся и призвавших Александра Яковлевича рассудить их, он прочел им по памяти Кима: «Запутавшись в словесной дешевизне Напрягши многомудрие свое, Мы слишком много говорим о жизни, И слишком мало делаем ее.»

Однажды, он пригрозил Кате, что если почувствует в ней пробуждение «синего чулка» и засыхание до стадии «научного сухаря», то на порог не пустит подобного монстра. Теперь ей было понятно, какое сильное влияние имел на ее мысли и образ жизни этот человек. Не это ли имел в виду тайские следователи, давая понять, что она смотрит на все глазами Александра Яковлевича и говорит его словами.

Конечно, она очень любила его, но не той любовью на которую намекали они. Да и трудно было бы представить Александра Яковлевича с какой-нибудь другой женщиной, кроме Софьи Михайловны. На первый взгляд, Софья Михайловна разочаровывала. Разве такой должна быть жена профессора Тихомирова — грузная, с волосами выкрашенными хной, собранными на затылке в вечный пучок. Но как только Софья Михайловна залучала гостя на кухню, и там потчуя его чаем и своей стряпней, выслушивала его проблемы и «взгляды на жизнь», как перед обаянием и юмором этой женщины, сразу отступало впечатление от ее заурядной внешности. И теперь Катя плакала от жалости к Софье Михайловне.

В прихожей мелодичным треньканьем напомнил о своем существовании телефон. Вскочив с кровати, налетев в темноте на кресло и ударившись о косяк, Катя добежала до него и вовремя подняла трубку.

— Катюша? — раздался совсем рядом родной голос.

— Мам?! — Катя была и удивлена и обрадована.

— Как ты Катенька? Ты, плачешь? Что случилось, дочь?

— Мам, Александр Яковлевич погиб, — не выдержав, всхлипнула Катя. Ей так хотелось разделить свое горе с тем, кто понял бы всю непоправимость случившегося.

— О Господи! Как же так? Такой человек… Что случилось?

— Я сейчас сама толком ничего не понимаю. Мам, когда до Софьи Михайловны дойдет этот ужас, сходи к ней, ладно.

— Конечно. О, Боже! Обязательно схожу. Горе-то, какое. Когда вы теперь вернетесь?

— Не знаю. Я соскучилась по тебе.

— Я тоже. Вот уже и жду тебя, хотя вы совсем недавно уехали, — мамин голос дрогнул. — Давай прощаться, а то я расплачусь и разговора вообще не получится.

— Мам, ну прошу тебя, не волнуйся ты так.