Ад да Винчи - Наталья Александрова

Высокий, необычайно худой человек поднимался по Иорданскойлестнице Эрмитажа. Он не обращал внимания на блистающую позолотой лепнину стен,на белизну мраморных скульптур, на величественные гранитные колонны и стройныепилястры, на парящие высоко над головой, среди пышных облаков живописногоплафона, фигуры античных богов.

Его не трогала и не волновала вся эта бьющая в глазароскошь. На лице его читалась одна страсть, одна мысль, одно непреодолимоеволнение. Глаза этого человека скользили по окружающим его людям, не замечаяих, и только когда ему случалось столкнуться с кем-то, нечаянно дотронуться докого-то рукой или плечом, в этих глазах пробегало мимолетное отвращение. Надосказать, что глаза этого человека были разного цвета — один карий, точнеегустого и глубокого янтарного оттенка, другой зеленый, как морская вода вполдень. Впрочем, лицо его было скорее некрасивым, даже неприятным. Слишкомузкое и худое, оно напоминало профиль на стертой от времени старинной монете.

Поднявшись стремительными, нетерпеливыми шагами по боковыммаршам лестницы, мужчина свернул налево и через просторный Фельдмаршальский залсвернул в полутемный коридор, украшенный ткаными коврами-шпалерами. В несколькоогромных шагов преодолев этот коридор и снова свернув налево, высокий мужчинаоказался в Павильонном зале.

Миновав стройные ряды белых мраморных колонн, поддерживающихлегкую галерею, не взглянув на «фонтаны слез» и пестрые мозаики пола, онпересек площадку Советской лестницы и вошел в здание Старого Эрмитажа.

Не отвлекаясь на висящие по стенам картины, он переходил изкомнаты в комнату, пока не оказался в завершающем анфиладу высоком и просторномзале. Лицо посетителя переменилось. Словно короткая судорога прошла по нему.Казалось, он увидел что-то страшное, что-то ненавистное, что-то необычайное.Раздвинув толпящихся людей, он приблизился к щиту, на котором была укрепленаединственная интересовавшая его картина. Сухощавый англичанин, которогостранный посетитель задел плечом, пробормотал что-то недовольное, но тот и неподумал извиниться. Оператор с телевизионной камерой, сосредоточенно снимавшийпосетителей зала, навел объектив на незнакомца. Он же своими разными глазамивпился в картину, как будто хотел сжечь ее своим взором или сам намеревалсявойти в нее, стать ее частью, сделаться крошечной деталью фона, легкимоблачком, проплывающим в синем проеме одного из полукруглых окон. Англичаниннедоуменно пожал плечами и отошел.

Высокий худой мужчина с разными глазами застыл, как будтоврос в паркетный пол зала. Посетители музея подходили и отходили, смотрели накартину, обменивались впечатлениями. Только он молчал и не шевелился. Когдапрозвенел звонок, предупреждающий о скором закрытии музея, он даже нешелохнулся.

Зал постепенно пустел.

Служительница взглянула на часы и поднялась со своего стула.

Она подошла к застывшей напротив картины неподвижной фигуре,негромко кашлянула и проговорила:

— Музей закрывается.

Странный человек как будто проснулся от глубокого,нездорового сна. Он повернулся к служительнице и уставился на нее своимиразными глазами. И глаза эти неожиданно и удивительно изменились, сталипрозрачными и бесцветными, как талая вода. И такими же холодными.

Служительница, столкнувшись с этим прозрачным ледянымвзглядом, побледнела и попятилась. Ей показалось, что ее сердце сковалоянварским холодом. Одними губами, не сводя глаз со странного посетителя, онапроговорила:

— Музей закрывается.

Ничего не ответив, странный посетитель развернулся ибыстрыми шагами покинул зал.

— А ты чего ждешь, Михаил? — взяв себя в руки,служительница обратилась к оператору, Музей закрывается, все разошлись.

— Сейчас-сейчас. — Полный молодой человекпоследний раз навел объектив на картину и зачехлил камеру. — Все равноосвещение уже не то, пора закругляться, — с этими словами он, неуклюжепереваливаясь, поспешил к выходу.