Как свежи были розы в аду - Евгения Михайлова Страница 6

– Я не начальник зоны, Ветлицкая. Почти наоборот. Если мы нормально поработаем, может, вам туда и не придется возвращаться. Впрочем, если вам удобно сидеть именно так, мне это не мешает.

Валентина тоже улыбнулась, села скромнее и произнесла:

– Вам не угодишь. В смысле – всем.

– Ценю ваше чувство юмора. Чего от вас не требуется, так это угождать именно мне. Нам бы прояснить ситуацию. И либо сделать признание, либо объяснить, что произошло на самом деле. Вы убивали Надежду Ветлицкую, вашу тетю?

– Конечно, нет.

– Значит, той ночью в вашей квартире был кто-то еще?

– Возможно. К ней ходило немало людей. Вы, видимо, знаете, она занималась продвижением творчества мамы и отчима, продавала архивы, не знаю, что еще… Меня в это не посвящала. По причине моего отсутствия, кроме прочих причин.

– Давайте не отвлекаться от сути. От вас требуются четкие показания. В котором часу вы вечером вернулись домой?

– Я никуда не выходила из дома в тот день. Вечером закрылась в своей комнате, как всегда, и легла спать.

– Перед тем как легли спать, тетю видели?

– Не знаю, перед тем или нет, но я ее, разумеется, видела. На кухне, в коридоре.

– В смысле…

– В смысле – живой.

– Ваша комната ближе к входной двери, чем ее. Звонок громкий. Кто-нибудь звонил? Проходил мимо вашей комнаты к ней?

– Я не слышала.

– Как это возможно?

– Вы прекрасно знаете как. У меня же брали анализ крови. Вырубилась я, – мило улыбнулась Валя.

– Эксперт считает, что доза была небольшой.

– Да, дело именно в этом. – Валентина честно посмотрела ему в глаза. – Я пытаюсь соскочить. Сокращаю понемногу дозу. Действует как сильное снотворное.

Слава открыл папку архивного дела, какое-то время молча листал. Да, с ней легко не будет. Как сказал Петров, «непростой человек».

– Валентина Алексеевна, вы не станете отрицать, что у вас были неприязненные отношения с покойной тетей? Передо мной два дела. Первое – о гибели вашей матери, которое сочли самоубийством. Второе – дело о хранении и продаже наркотиков, в результате чего вы и получили срок. В обоих случаях заявления на вас писала Надежда Ветлицкая.

– Ну да. Она была таким человеком. Грубо говоря, стукачкой, наверное.

– Или принципиальным законопослушным человеком, нет?

– Почему нет… Да, конечно.

Слава внимательно посмотрел на подозреваемую. Она опять изменилась. Лоб прорезала глубокая страдальческая морщина. В глазах заметалась то ли боль, то ли паника… Вроде бы так не сыграешь. Надо бы на сегодня закончить, но он решил использовать смятение этой странной женщины.

– Надежда Ветлицкая была инициатором вашего отказа от сына?

– Я не буду отвечать, – хрипло сказала Валентина. – Это не ваше дело. Оно не имеет отношения… Мне плохо. Наверное, ломка. Скажите, чтобы меня увели.

– Да, конечно. Вам нужен врач?

– Нет.

…В камере Валя упала на койку и почувствовала, как на нее падает тяжелая могильная плита. На нее, живую… В тысячный или стотысячный раз… Это сладкие воспоминания ее жизни, они преследуют ее, как палачи, которым заплатили за работу…

Валя перевела дыхание, и сознание наконец соединило нечеловеческий вой и дикую боль, как будто ее разрывали на части. Это она воет, это с ней происходит что-то невозможное. Ей так плохо и страшно, что хочется умереть. Почему ей не помогут озабоченные люди, которые стоят рядом?

– Попробуй еще, – говорит врач. – Тужься. Не так пошел. Помоги нам…

Молоденькая девушка-санитарка протянула ей руку.

– Держись за меня. Тебе так будет легче.

Валя вцепилась ногтями в тонкую руку, боль продолжала расти, мозг, казалось, затопило кровью… А потом, после черной пелены, вдруг все закончилось, затихло. Ей показали ребенка, она не рассмотрела его из-за горячих слез. Девушка-санитарка повезла Валю в палату, помогла лечь на кровать. Валя смотрела на ее руки: они были в кровавых царапинах.

– Это я тебя так?

– Ничего, – сказала девушка. – Знаешь, когда ты кричала, у тебя кровь катилась из глаз. Наверное, сосуды лопнули. Но теперь все будет хорошо. Они там ребеночком занимаются. Он запутался в пуповине, чуть не задохнулся.

– И что теперь?

– Все нормально. Спи. Завтра его тебе принесут.

Утром его принесли. Валя удивленно разглядывала эту живую куклу. Медсестра помогла ему взять в ротик ее сосок. Валя ей улыбнулась. Девушка почему-то отвела взгляд.

…Они пришли через три дня. Строгая женщина, которая оказалась заведующей отделением, мама и тетя Надя.

– Здравствуй, доченька, – сказала мама. – Мы подумали… Так для тебя будет лучше. Подпиши эти бумаги, пожалуйста. Это вообще формальность. Он, конечно, наш, твой ребенок. Как ты хочешь его назвать?

– Артемом, – сказала Валя.

– Хорошо, – погладила мать ее руку. – Ты подпиши и отдыхай.

Валя что-то подписала. Она привыкла все время что-то подписывать. Признания, протоколы. Из-за беременности она не отбыла свой срок в колонии для несовершеннолетних. Наверное, нужно подписать бумаги о том, что она здесь. Заведующая взяла бумаги, кивнула Валиным родственникам и ушла. Медсестра принесла ребенка и приложила его к ее груди.

– Смотри, – сказала Валя маме, – какой смешной. Он уже научился.

Мать вдруг всхлипнула и закрыла лицо руками. Потом выбежала из палаты. Тетя Надя постояла немного рядом, сказала:

– Ты нас поймешь. Это все для тебя, – и тоже ушла.

Медсестра пришла за ребенком. Вале уже стало ясно: случилось что-то ужасное.

– Вот и все, мамочка, – сказала медсестра. – Он больше не твой. Ты свободна… Ты чего? Ты не знала, что подписываешь? Это был отказ! Вот сволочи. Они тебе не сказали?!

На этот раз Валя не кричала. Кричат живые. А она оцепенела, похолодела, окаменела… Она поняла, что это все. Ее никто не любил, кроме ее пятидневного малыша, и его у нее отобрали. Она его кормила еще неделю, ничего не соображая. Потом пришла домработница Нина и сказала, что она усыновила ее мальчика. И назвала его Колей.