Развод и девичья фамилия - Татьяна Устинова Страница 6

– Спасибо, – пробормотала Верочка, – мне было… оченьстрашно. Можно, я сначала тебе покажу, когда переделаю?

– Ну конечно! Я же говорю, что посмотрю. И Костику скажу,что ты молодец.

Верочка улыбалась совсем другой, не глянцевой, а искренней исвободной улыбкой.

– Кир, – а из-за чего они с Батуриным поссорились? Я толькоприехала, вошла в коридор, и слышу, как он орет. Если бы он на меня так заорал,я бы умерла, наверное.

– Не умерла бы, – отрезала Кира, – на нашей работе нельзяумирать из-за того, что начальник орет. Он все время орет, сколько я его помню.

– Ты… давно с ним работаешь?

– Лет пять. Как только появился журнал. Он был редактором, ая корреспондентом. Потом я стала редактором, а он ответственным. Теперь онглавный, а я его заместитель.

– А Батурин?

– Что – Батурин?

– Он тоже… с вами начинал?

– Батурин пришел года два назад. Он был военныйкорреспондент где-то на телевидении. Потом вышла какая-то история, я точно незнаю. – Кира все знала совершенно точно, но Верочке рассказывать не собиралась.– Его ранили, он до сих пор хромает. С камерой по ущельям скакать больше неможет, вот и работает у нас.

– Григорий? – недоверчиво переспросила Верочка, – с камеройпо ущельям? Ты его ни с кем не путаешь?

– Я ни с кем его не путаю, – отчеканила Кира, и Верочкамоментально сообразила, что на этот раз выбрала неверный тон. Сообразила инемножко струхнула.

– Налить тебе еще или больше не будешь?

Верочка быстренько и подобострастно отказалась и выскочилаиз кабинета в приемную.

– Поговорили? – дружелюбно спросила секретарша Раиса. –Чайник у нее горячий небось? Пойти, что ли, чайку налить, пока главный занят…

– У него кто-то есть? – спросила Верочка, замирая отблагоговения.

– Из новостей. – Раиса выдвигала один за другим ящики стола,искала кружку, нашла и посмотрела скептически – мыть или не мыть. Решив, чтомыть не стоит, она выбралась из кресла и постучала к Кире: – Я у тебя чайкуналью, Кира?

Верочка прислушалась.

Главный опять бушевал – не так громко, как полчаса назад, новсе же в приемной и даже в коридоре было слышно.

– Я вас уволю к чертовой матери, – кричал он за тонкойстеной, – и мне плевать, где вы работали раньше и что вас сюда пристроил вашпапа! Пусть тогда папа приходит и пишет! Что это такое – за час до сдачи номератакие выкрутасы! Что вы себе позволяете?!

Верочка еще немного послушала его крики – как музыку, потомучто очень гордилась собой. Ей-то строгая, чопорная и холодная акула Кира Яттсказала, что “все ничего”! Она, Верочка, написала такой материал, что сама Кирасказала “ничего”! Это было несколько ниже Нобелевской премии по литературе, новсе же выше Букеровской – по крайней мере, она именно так это себепредставляла.

Верочка вырулила из приемной и тихонько прикрыла за собойдверь. Она была в самом конце коридора, когда ее обогнала высоченная патлатаядевица, похожая на внезапно вспугнутую дикую лошадь. Каблуки у нее стучали, глазабыли полны слез, и папка, которую она судорожно прижимала к плоской груди,выглядела щитом – последним оплотом погибающего воина.

– Привет, – с любопытством проговорила Верочка.

– Привет, – выдавила девица, – я… тороплюсь очень, извини.

Оно и видно, подумала Верочка. Небось папе нужно срочнопозвонить, наябедничать. Главный, конечно, не подарок, зато умен, хорош, ижурналист блестящий, и мужчина хоть куда – не справиться тебе с ним, дорогая.Даже с помощью папы не справиться! У главного скорее всего свой папа имеется, иничуть не хуже твоего, а может, даже и лучше.

Девица, по-лошадиному переставляя длинные ноги, неслась всторону отдела новостей, когда наперерез ей выдвинулся откуда-то ГригорийАлексеевич Батурин. Выдвинулся так неожиданно, что они столкнулись, и девицадаже покачнулась.

– Простите, Григорий Алексеевич, – сказала она хрипло, – я…тороплюсь.

– Ничего, – ответил Батурин после паузы, – все в порядке.

Очевидно, не все было в порядке, потому что он как-тосудорожно перехватил палку, на которую опирался, и даже на секунду взялся рукойза белую стену.

Кобылица сделала движение, как будто намеревалась егоподдержать.

– Спасибо, не нужно, – твердо сказал он, – я же говорю, чтовсе в порядке.

Просто так таращиться на них, стоя посреди пустого коридора,было неловко, а Верочке очень хотелось посмотреть продолжение. Особенно послетого, что рассказала акула. Собственно, она почти ничего не рассказала, нобывший военный корреспондент – боже мой, как романтично! – заинтересовалВерочку, которая раньше на него не обращала никакого внимания.

Она думала только одну секунду, потом вытащила из карманапиджака оставшуюся с прошлого лета карточку метро и нырнула под блестящийпанцирь настенного телефона.

А что такого? Может, ей срочно нужно позвонить! Журналистыто и дело звонили по этому телефону, она сама видела. Карточку она сунула впрорезь и сняла трубку. В трубке громко гудело, мешало слушать. Верочка набралацифру “два”.

– Простите, пожалуйста, – смиренно попросила кобылица ещераз, – я плохо вижу и очень спешу…

– Вы из отдела новостей? – спросил Батурин как-тонеуверенно, как будто не сразу вспомнил, как называется отдел, – вас главныйвызывал. Правильно?

– Правильно, – согласилась девица, отвернулась и некрасивошмыгнула носом, – я должна идти, извините.

– Вы что? – Голос у зама был подозрительный. – Ревете, чтоли?!

Верочка на миг высунулась из-под панциря, взглянула,спряталась и набрала цифру “три”.

– Я… не… реву, – по слогам ответила кобылица, и сталопонятно, что она именно ревет, – у меня неприятности.

– Понятно, – мрачно сказал хромой зам главного. – Реветьбросьте. Костик часто устраивает шум по пустякам. Правильно я понял? Вы отКостика идете в такой истерике?

Девица вдруг сорвала очки в модной крошечной оправе и сталасудорожно шарить по карманам. От Батурина она отворачивалась.

– Я не… понимаю, правда, не понимаю… за что он меня так…

– Почему вы не понимаете? Он что, не объяснил, в чем дело?!Я не верю, что он вам не объяснил, за что!..

– Да знаю я, за что! – перебила его девица, выхватила из карманаплаток и принялась судорожно протирать стекла. Губы у нее кривились, как впредсмертных судорогах. – В том-то и дело, что знаю!