В день пятый - Эндрю Джеймс Хартли Страница 6

— Вы Найт?

— Да, — ответил Томас, несколько удивленный подобной грубостью. — Заходите.

— Паркс. — сказал незнакомец.

— Прошу прощения?

— Паркс, — повторил тот, — Бен Паркс.

Он прошел мимо Томаса, не предлагая руки. Ему было лет тридцать, худое лицо, вьющиеся волосы, козлиная бородка и жесткие глаза, избегающие смотреть в лицо. Надетое на нем пальто выглядело старым и не по размеру просторным. Паркс не был похож на адвоката.

Томас провел гостя в спартанскую кухню и спросил:

— Вы хотите сразу пройти к нему в комнату или как?

Выражение лица адвоката напомнило то, какое было у Джима, когда тот понял, что Томас не просит подаяния.

— К нему в комнату?

— Извините, — сказал Томас. — Вы адвокат, пришедший по поводу вещей Эда, так?

— Эда?

— Эда Найта, моего брата. Священника, который умер.

Последовала еще одна доля секунды неопределенности, взгляд Бена сосредоточился. Какое-то время он молчал, затем его поведение изменилось, словно просветлело, и Паркс превратился совершенно в другого человека.

— А, так вы его брат. Извините. На самом деле я никогда не встречался с отцом Найтом и не знал его имени. Я принял за священника вас.

Томас рассмеялся.

— Нет. Все духовные, точнее сказать, католические гены достались моему брату. Я оказался обделен. Итак, вы хотите осмотреть его комнату? — поинтересовался Томас, двигаясь быстро на тот случай, если от его признания адвокату стало не по себе, а также потому, что бравада была напускной, фальшивой от начала и до конца.

— Конечно, — ответил адвокат. — Это было бы замечательно.

Томас проводил его наверх.

— Вы давно в городе? — спросил Паркс.

— Я здесь живу. Вернее, в Ивенстоуне, — уточнил Томас и добавил, сам не зная для чего: — В той его части, где подешевле. Я приехал сюда, как только узнал. Думал, мне придется пробыть здесь несколько дней, но у Эда совсем мало вещей, если только вам не известно что-то такое, о чем я не знаю. Так что это, скорее всего, не понадобится. Мать-Церковь, конечно же, проследит за тем, чтобы все было в порядке.

— Верно, — подтвердил адвокат.

Томас открыл дверь в жалкую крохотную спальню, грустно усмехнулся и сказал:

— Замок Найт.

Остановившись на пороге, адвокат внимательно осмотрелся по сторонам, не делая ни шага вперед, словно опасаясь испортить своими следами место преступления.

— Вряд ли мне что-нибудь отсюда понадобится, — сказал Томас. — Если только не выяснится, что у Эда был многомиллионный счет в каком-нибудь офшорном банке. Полагаю, все отойдет ордену.

— Вам что-то известно о жизни вашего брата, о принадлежащем ему имуществе, которое не сразу бросается в глаза?

— Думаю, машина на улице принадлежала Эду, хотя стоит в лучшем случае несколько сотен долларов, — сказал Томас. — Впрочем, быть может, она является собственностью прихода или иезуитов. Наверное, у Эда был с собой чемодан, а то и два. Не знаю.

— Что-нибудь еще?

— Послушайте, как говорится, мы с братом не были близки. По многим вопросам расходились во взглядах.

— Понимаю. Извините.

— Я не прошу сочувствия. Просто хочу сказать, что если вы поговорите со здешними жителями, с теми, с кем Эд работал, то узнаете о нем в тысячу раз больше, чем смогу рассказать я. Мне ничего о нем не известно.

Томас был зол и стыдился в этом признаться, но все сложилось именно так. Это была правда.

— Где он умер?

— Извините?..

— Вы сказали, что у вашего брата был с собой чемодан. Он уехал в отпуск?

— В каком-то смысле, — ответил Томас, глядя в окно. — Если честно, я не знаю.

— Вам неизвестно, куда он направился? — В голосе Паркса прозвучало недоверие, даже легкое раздражение.

— Нет, — устало признался Томас, захлестнутый нарастающим чувством унижения. — Куда-то за границу. Извините. Это так важно?

Адвокат мгновение поколебался, в его глазах мелькнуло сомнение, затем снова вернулась улыбка, уверенная и обнадеживающая.

— Не думаю, — сказал он.

— Не возражаете, если я просто оставлю вас здесь? — спросил Томас. — Я как раз собирался уходить.

— Конечно, — согласился адвокат. — Если вы мне понадобитесь, я крикну.

Томас с облегчением спустился вниз.

Минут двадцать Найт сидел за кухонным столом, уставившись на кружку со сколами, страстно желая чем-либо заполнить тишину, вернуться к себе домой. В конце концов, ему здесь было нечего делать. Все вышло так, как он и ожидал. Если это конец, то он оказался каким-то аморфным, не принесшим никакого удовлетворения, хотя Томас на самом деле не мог сказать, на что еще можно было надеяться. Быстро встав, он выхватил из внутреннего кармана ручку и стал искать, на чем написать. Развернув на столе смятую салфетку, Найт быстро нацарапал: «Джим, я уехал домой. Если не будет никаких сюрпризов, проследите за тем, чтобы вещи Эда достались людям и делам, которые имели для него значение. Я не имею отношения ни к первому, ни ко второму, и вы лучше рассудите, чего хотел бы мой брат. Извините за баскетбол. Спасибо. Т. Н.»

Томас перечитал записку. Сойдет. Она показалась ему слишком короткой, чересчур простой, но сейчас было не время становиться сторожем своему брату. Так обстояли дела последние шесть лет. К чему притворяться?

Томас уже направлялся к входной двери, когда она открылась, и с продуваемой ветром улицы ему навстречу принесло голоса. Джима и чей-то еще. Схватив записку, Томас поспешно засунул ее в карман, и тут как раз на кухню прошел священник.

— Все в порядке, Томас? — спросил Джим. — Это отец Билл Моретти. Мы встретились на улице.

Второму мужчине было под шестьдесят, он сильно сутулился, но его глаза были яркими и проницательными.

— Примите мои соболезнования в связи с вашей утратой, — сказал он, протягивая руку.

— Спасибо, — поблагодарил Томас.

— Не желаете начать прямо сейчас? — предложил Джим, выжидательно переводя взгляд с Томаса на другого священника, стряхнувшего с плеч тяжелую старомодную шубу.

— Начать что? — недоуменно промолвил Томас.

— Извините, — сказал Джим, улыбаясь собственной забывчивости. — Отец Моретти — тот самый адвокат, который должен был прийти, чтобы разобрать вместе с вами вещи вашего брата.

Какое-то мгновение Томас молча таращился на нового священника, потом спросил:

— Если вы адвокат, то кто же сейчас наверху?