Ловушка памяти - Надежда и Николай Зорины Страница 57

Господи, как же я была не права! Месяца через три дядя Толя раскрыл мне тайну, сам, по собственной инициативе. Почему ждал так долго, не знаю, может быть, хотел увериться в моей надежности.

Я, как обычно, прошла на кухню, и мы стали пить чай. И вдруг дядя Толя объявил:

– Все, Диночка, с сегодняшнего дня никакого гипноза.

Выдал фразу и замолчал. Как сейчас помню: сидит, пялится в окно, жует губами, словно хочет распробовать что-то вкусное, но у него насморк, и потому не получается, и молчит. Убил наповал и отступил, даже не удосуживается никаких объяснений дать. А мне-то что теперь делать? Без того, к чему я уже успела привыкнуть, без его глубокого-глубокого, как пропасть, кресла, без своих глубоких-глубоких, как бездна, снов, без наших с ним разговоров, которые отчасти смогли заменить…

– Почему? – Я резко вскочила, чашка моя опрокинулась набок, покатилась, расплескивая чай, докатилась до края стола, упала на пол и разбилась на множество осколков. – Почему? – закричала я и топнула – один осколок глубоко впился в ногу, но я не обратила на это внимания и снова топнула. – Почему, почему, почему? – Под ногой образовалась лужица крови, но боли я так и не почувствовала и все била и била ногой, как заводная лошадка, у которой испортился механизм, и потому остановить ее никак не удается.

– Дина! – Дядя Толя наконец соизволил повернуться ко мне. – Дина, прекрати! – Он поднялся с табуретки, подошел, присел на корточки, поставил мою бешеную ногу себе на колено. – Что ты делаешь, дурочка? Вон как глубоко вошел осколок.

– Почему больше не будет гипноза? – Я потянула ногу к себе, но он не выпустил.

– Я все тебе объясню, но сначала успокойся. Пока ты в таком состоянии, разговаривать невозможно. Сядь!

Он усадил меня, стянул носок, ловко вытащил осколок, залил рану какой-то белой жидкостью, залепил пластырем.

– «Вот и вылечил он их, Лимпопо!» – продекламировал дядя Толя и поцеловал меня в коленку. – Сумасшедшая девочка! Ну чего ты так взбеленилась? Вон и чашку разбила, а ведь это была твоя чашка.

– Если вы больше не хотите со мной заниматься, какая разница? – Я заплакала. – Если я больше сюда не приду… если мы больше… – Я со всего размаху плюхнулась лицом на стол. – Все равно, все равно, все равно! – Теперь рука моя как заводная билась о стол.

– Успокойся, Дина! Немедленно успокойся! – Дядя Толя накапал в рюмку валерьянки, заставил выпить – все совершенно спокойно. И его спокойствие особенно выводило меня из себя. – Вот так, умница. Ладно, посиди пока, я сейчас приду. – Он чему-то усмехнулся и вышел из кухни.

Куда он пошел, черт возьми? Да ясно куда: звонить папе, чтобы приехал и забрал свою сумасшедшую дочь, которая устроила истерику точно так же, как всегда устраивала ее сумасшедшая мать. Но почему, почему, почему он не хочет больше со мной заниматься? Я ему надоела? Но он ведь ко мне относился, как… может быть, я и правда его дочь… Наверное, Димка наплел что-то папе, а тот поговорил с дядей Толей, и они решили все отменить. Какая же сволочь Димка! Всегда он вмешивался в мою жизнь, всегда ее портил! Вот приду домой и убью его!

Дядя Толя вернулся на кухню. В одной руке он держал веник, в другой почему-то магнитофон.

– А он зачем? – ткнула я пальцем в магнитофон. – Мы будем слушать музыку?

– Нет, не музыку. – Дядя Толя поставил магнитофон на холодильник. – Мы будем слушать нечто совершенно другое. Думаю, тебе понравится то, что мы будем слушать, но сначала… Требуется небольшое предисловие. И маленькая артподготовка.

– Какая еще артподготовка? – Я хмуро на него посмотрела, покачивая ногой с пластырем на пятке – носок лежал у меня в кармане джинсов, и ноге было холодно. – Вы позвонили папе?

– Папе? Нет. Зачем бы мне ему звонить?

– Я подумала…

– Он нам здесь совсем ни к чему, твой папа. – Дядя Толя мне подмигнул, нагнулся, чтобы подмести осколки, выбросил их в ведро, поставил веник в угол. – Налить тебе еще чаю?

– Так ведь чашка разбилась, – тоже подмигнула ему я. – Разбилась чашка-то.

– Разбилась. Можно даже посчитать это символом. Не знаю вот только, хорошим или плохим. Но будем считать, что хорошим. А чашек, – он повернулся, открыл шкаф, – у меня еще много. Посмотри, тебе какая больше нравится?

Я подошла, прихрамывая, к шкафу, на полке стояло штук десять самых разнообразных чашек, но все они были совершенно обыкновенные.

– Можно вон эту, с ромашками? – равнодушно ткнула я в одну из них.

Он налил мне чаю – вода успела остыть, и чай был еле теплый, я такой не люблю, в нем сахар плохо растворяется, на дне остается сиропный осадок. Но пришлось пить – не хотелось понапрасну нервировать дядю Толю, и так я тут устроила черт знает что.

– Ну ты как? Успокоилась? Или, может, еще валерьянки накапать?

– Не надо, все в порядке. – Я независимо шмыгнула носом. – Совершенно успокоилась и готова выслушать, почему больше не будет гипноза и зачем нам магнитофон.

– Умница! Ты верно связала магнитофон и отмену наших сеансов. Одно с другим действительно связано. Гипноза больше не будет, но будет нечто принципиально иное. – Дядя Толя немного помолчал. – Я о тебе узнал все, что было не так-то просто: ты очень цеплялась за свою тайну, ни за что не хотела ее выдавать. А о том, что тайна у тебя имеется, я понял сразу.

– Тайна? – Я ужасно испугалась. – У меня нет никакой тайны.

– Есть, Диночка, есть. Теперь о ней узнал еще и я. Теперь ведь нас трое, да? Или, кроме меня и твоего брата, ее еще кто-то знает? Отец? Нет?

– Папа не знает. И… я не понимаю! Что я вам рассказала под гипнозом?

– Все.

– Неправда! То есть… Не знаю, что я вам рассказала, но все равно – неправда!

– Правда, Диночка, правда. Хотя все зависит от того, что именно считать правдой. Правду ведь всегда можно перевернуть, да? – Он меня обнял одной рукой, наклонился к самому уху. – Я теперь о тебе знаю все, абсолютно все. И то, что больше всего на свете ты боишься несчастных случаев, но любишь играть в смерть, упиваться ею, жить в смерти. Тебе нравилось разговаривать с мамой, и с Юлей ты подружилась только для того, чтобы говорить с ней о смерти.

– Неправда! Я Юлю любила! Мне нравилось играть с ней в мяч, мне нравилось просто с ней быть, она меня понимала!

– Ну, ну, ну… – Он похлопал меня по спине. – Что могла понимать больная девочка?

– Она все понимала! Побольше многих!

– Юля была удобной жертвой для твоих разговоров, только и всего. Ее проще всех было приручить. Ты хотела взлелеять в ней любовь к смерти, но не успела. Да у тебя все равно бы ничего не получилось – Юля для такого совершенно не годится. Видишь, – улыбнулся дядя Толя печально, – я в самом деле все знаю, даже больше в чем-то, чем ты сама. А с мамой у тебя… Ты очень любила маму, и она тебя очень любила, и потому…