Тайна перстня Василаке - Анатолий Баюканский Страница 54

Песня, как песня, сто раз ее слышал, но не в столь экзотическом исполнении. Представляете, алеут и вдруг… каторжная песня. Я сел на койке. Поднялись и остальные сотоварищи, уставились на капитана мутными глазами, а Зайков, на лице которого не дрогнул ни один мускул, взял швабру, приложил к плечу, как это делают скрипачи, и жалобно, сильно фальшивя, затянул:

— Не для меня цветы цветут, распустит роза цвет душистый, а дева с черными глазами, она растет не для меня…

Я хихикнул, глядя на дурашливый концерт и, не в силах удержать себя, захохотал. Шаманский сын, с серьезным лицом, пел не какой-нибудь северный тылгур, а старинную каторжанскую песню. К тому времени я успел объехать и обойти на лыжах почти все каторжанские сахалинские поселения, записал воспоминания потомков бывших узников Сахалина, мечтал написать книжку, но Зайков… Потомственный охотник и рыбак, он-то откуда знает про каторжан? Ни на Чукотке, ни на Аляске, где обычно живут алеуты, каторги не было, но… наверное, мудрый зверобой лучше знал, что нам, скулящим и расслабленным, было нужно в ту пору.

— Прощай, Одесса-мама, — как-то само собой затянул я, забыв про качку, — прощай карантин. Нас завтра отправляют на остров Сахалин.

Зашевелились и мои сотоварищи-зверобои. Те, кто еще постанывал в койках, начали сползать на раскачивающийся пол кубрика, ожили бедолаги, в глазах их появились признаки жизни. И случилось необъяснимое: вся наша компания полутрупов, жертв морской болезни, нестройно затянула:

— Эх, чья-то мать-старушка стоит и плачет у ворот. А сын увидел и сам заплакал. И слезы вытер рукавом.

Что с нами сделалось, до сих пор не могу понять. Какая волшебная сила заставила подняться, превозмочь болезнь? Вскоре все мы сидели у стола, будто ничего не произошло. По очереди припадали к горлышку зеленой бутылочки с шаманским напитком. И здоровели с каждым глотком. А капитан Зайков, наш доблестный шаманский сын, уже «толкал» нам очередную свою «тылгурашку»:

— Дело было, знатчица, так: добрый хозяин моря Тайхнад, сотворитель всех зверей морских, добрый, однако, кормилец нанайцев, нивхов и алеутов вырастил в своем подводном царстве, на дне моря Пила-Керкка несметное стадо кеты и повелел ей шибко быстро идти на Ых-миф, по-нынешнему, остров Сахалин, там люди с голода помирали. Тогда берег Сахалина не был изрезан реками, как сейчас, рек тогда вообще не было и в помине. Потому подошла рыбка к берегу, потолкалась в прибойной полосе. Куда дальше идти на нерест? Некуда. Вернулись, однако, рыбки к Хозяину. Рассказали все. И решил тогда грозный Тайхнад пробить дорогу на Ых-миф, ан Сахалин.

Вышел Тайхнад из своего красного чума, пошел вверх, ударяя огромным бичом направо и налево. Щелкнул вправо — образовался залив, щелкнул влево — возник приток. Поднялся к сопкам, а за ним осталась глубокая долина, которую тотчас заполнила вода. И в эту воду пошла на нерест всякая рыба: кета, горбуша, гой, чавыча. Затем усталый Хозяин, чтобы увидеть свою работу, взошел на небо и с высоты осмотрел Ых-миф. Прошел еще немного по небу и оставил за собой Тайхнад-зив, теперь это называется Млечный путь.

— Интересный тылгур? — Капитан Зайков скорчил дурашливую рожицу, и мы все разом забыли о мучительной морской болезни.

И снова, в который раз, пред нами предстал удивительнейший человечище, Большой шаман и, наверное, очень крупный актер. Зайков снова был северянином, плохо говорившим по-русски, балагуром судового значения. Коверкая язык, явно потешая зрителей, закончил «беседу» очередным афоризмом: «Терпи, однако, сказала большая акула тайменю, заглатывая рыбину. Акула — хорошо, она сильная, слабый плохо».