След лисицы - Аркадий Адамов Страница 54

— А как же? Покой для жизни каждого важен, своей и близких. Близких! Потому человек еще и семью заводит, любимую, детишек. Это в крови у человека. Так ведь?

— Только не у всех получается.

— Нехитрое дело. Помни: жить за счет беды и горя других людей — от этого радости тебе никогда не будет, Косов. Никогда! Справедливость — вот закон жизни.

— Дождешься ее от вас, справедливости этой! — зло бросил Косов.

Цветков, насторожившись, покачал головой.

— Ты ее не хотел сам. По первому делу ножом ударил не ты. Но ты взял вину на себя и получил срок за другого. Справедливо это? Но виноват был ты сам. Ты видел, как следователь пытался добиться истины? И я видел, по протоколам допросов видел. Ты ему помог? Нет, ты ему мешал.

Косов слушал молча, с безразличным видом. Но под этим кажущимся безразличием Цветков чувствовал острую напряженность. Нет, не безразлична была Косову его судьба, его будущее, совсем не безразлична.

— Второе твое дело еще хуже, — задумчиво, точно взвешивая в уме каждое слово, продолжал Цветков. — Тут ты нарушил справедливость сам, грубо нарушил, жестоко. И по справедливости тебе было отмерено наказание. Не только судом, но и людьми, — и, помедлив, прибавил: — И ею тоже. Любовь, ты ее только чуть-чуть узнал, Косов. А тебе еще жить, может, придется. И все тогда от тебя будет зависеть. Все. Жить-то придется среди людей. А они многое простить и забыть могут, люди-то. Если, конечно, поверят тебе. Если искупишь вину. И любовь тогда встретишь, ту или новую, но встретишь.

Косов молчал, уставившись куда-то в пространство, молчал и слушал. И Цветков понимал: это сейчас очень важно, что он молчит. Молчит и слушает, молчит и думает, думает о чем-то. Это было совсем другое молчание, чем раньше. Что ж, пока пусть будет так.

Цветкова охватила досада: эх, повозиться бы с таким! Справедливость в жизни! На этом многих можно сломать, толкнуть на другой путь. Только бы время покопаться, повозиться с человеком. Вот в колонии, там это можно…

А сейчас у Цветкова была другая задача, самая важная и самая срочная. На свободе Сердюк, он в городе, и он действует. Каждая минута его свободы грозит бедой. Надо искать пути к нему, искать и непременно найти. И кто знает, может быть, Косов поможет в этом. Почему-то Цветкова не покидала эта мысль. Главное — думать и искать. И еще помнить о времени, о часах и минутах, которые могут принести беду.

Была уже ночь, когда он вышел на улицу. Над черными силуэтами домов с погашенными окнами среди туч плыл багровый диск луны, словно охваченный изнутри дымным пламенем. «Как война», — вдруг подумал Цветков и почему-то сразу вспомнил Ваську.

Директор магазина культтоваров Павел Иванович Туликин не мог забыть случай, который произошел с ним года три назад. Не мог он забыть его потому, что в беспокойной и сложной его жизни это был случай из ряда вон выходящий. Так нагло и ловко, а главное, так успешно не действовал еще ни один из его врагов. Правда, это горькое событие спасло его от неприятностей куда более крупных. Но тут следует все рассказать по порядку.

Дело в том, что Павел Иванович, несмотря на свою чрезвычайно импозантную и солидную внешность — это был высокий, полный, медлительный человек с седым бобриком волос, роскошные очки в золотой оправе придавали его холеному, розовому лицу с отвислыми щеками вид почти академический, — несмотря на такую внешность, а также на самые передовые взгляды как в области торговли, так и вообще, которые он неустанно и всюду пропагандировал, Павел Иванович был известен, правда в очень узком кругу, как крупный «делец». В переводе на язык общеупотребительный, это означало «жулик», и притом тоже, конечно, крупный. В некотором смысле Павел Иванович был даже «новатором», или, точнее, «изобретателем» в этой области и стоял у колыбели хитрого способа, названного, может быть, в честь его броской внешности — «очки», еще этот способ назывался «на свободное место». Способ этот приобрел большую популярность в том подполье, где протекала вторая половина кипучей деятельности Павла Ивановича.

Заключался этот способ в ловкой комбинации с накладными в сочетании с небольшой операцией над кассовыми чеками, в результате чего «левый» товар легко пропускался через магазин. При этом помощником у Павла Ивановича был лишь один человек, продавец Мотков, и то лишь частично, в границах самого необходимого, посвященный в это тонкое и деликатное дело. Сдержанность Павла Ивановича в отношении Моткова объяснялась еще и тем, что тот был человеком неустойчивым и недалеким. Больше того, Павел Иванович подозревал, что Мотков занимается и еще какими-то делишками, что было крайне нежелательно и по поводу чего Павел Иванович не раз строжайше предупреждал его. Но, к сожалению (конечно, только для Павла Ивановича), никого другого из своих сотрудников привлечь к «делу» было положительно невозможно и даже опасно.

Так вот и жил великолепный Павел Иванович, разрываясь между двумя прямо противоположными сферами своей многотрудной деятельности и не замечая сгущавшихся над его седой головой туч, пока не произошел тот неслыханный случай. Произошел он в день, казалось бы, ничем не примечательный.

В то утро Павел Иванович, как всегда, плотно и со вкусом позавтракал, не отказывая себе, естественно, ни в каких деликатесах, и направился на работу.

Супруга его Татьяна Спиридоновна не спеша убрала квартиру — домашнюю работницу они держать опасались — и собралась было к одной из многочисленных своих приятельниц, «по случаю» приторговывавшей импортными вещичками, когда вдруг раздался телефонный звонок. Татьяна Спиридоновна сняла трубку и услышала приглушенный расстоянием, взволнованный голос:

— Татьяна Свиридоновна, это вы?

— Да, да. Кто говорит? Я вас плохо слышу.

Она и сама неизвестно почему вдруг заволновалась: нервы в последние годы сильно пошаливали, и не последнюю роль в этом играла подпольная деятельность супруга.

— Это Леня говорит. Из магазина, — услышала она. — Я из автомата звоню.

Сердце в груди у Татьяны Спиридоновны больно сжалось.

— Что случилось? Зачем вы звоните?

— Павел Иванович велел. У нас там неприятности большие. К вам могут гости прийти. Павел Иванович велел, — человек, видимо, прижал к трубке руку, и голос стал еще глуше и торопливее, — велел все, что есть хорошее, собрать и унести. Сейчас же.

Голос оборвался, и в трубке послышались гудки.

Татьяна Спиридоновна минутку постояла, судорожно прижимая руку к груди и не имея сил двинуться с места. Потом она медленно добралась до шкафа, достала лекарство и, приняв его, тяжело опустилась в кресло.

Вот оно, начинается… Расплата за все, что Павел себе позволял. Она же знала, что всё этим кончится, она же предупреждала его. Но он так упрям! И они действительно жили не хуже других. А при ее здоровье лишний месяц на курорте — это бальзам. Но, боже мой, что же она сидит! Надо спешить, надо спасти все, что можно, от этих…

Она торопливо поднялась, разыскала свою самую большую сумку для продуктов и стала торопливо бросать туда, браслеты, кольца, бусы — словом, все драгоценные вещицы, каких немало было в доме, все дорогие антикварные безделушки, даже сняла со стен небольшие картины. Потом она достала из двух укромных мест в ванной пачки денег и несколько сберегательных книжек. Поколебавшись, Татьяна Спиридоновна опустошила и другой, самый потайной из тайников, в кухне, за газовой плитой. Там хранилась валюта — доллары, фунты…