Только никому не говори. Солнце любви - Инна Булгакова Страница 50

- Да.

- Мне просто смешно! Вот тут перед вами сидит человек, — актёр ткнул пальцем в математика, — который годы ненавидел Митю.

- И вы, и ваш Митя…

- Ладно, хватит. — Ну чего я тянул? Ведь она сама захотела! — Вы оба не виноваты.

- Иван Арсеньевич, на фиг! Не томите! — взмолился Вертер, а Игорёк завопил что есть мочи:

- Я с самого начала говорил, что это она!

Она поднялась, глаза вспыхнули, я сказал поспешно:

- Анюта, запомните это мгновенье. И берегите силы — сегодня они вам ещё понадобятся.

Наступила затаившая дыхание пауза, в которой как бы со стороны я услышал свой голос:

- Хочу сделать заявление. Шестого июля 1983 года художник Дмитрий Алексеевич Щербатов задушил свою невесту Марию Черкасскую.

И в этой чреватой возгласами паузе прозвенело в ответ:

- Это правда, Иван Арсеньевич?

- Правда, Анюта. Он сознался, после того как я изложил ему свои соображения, выделив три момента, которые явились для меня ключевыми в расследовании убийства. Мне продолжать?

- Продолжайте и не обращайте на меня внимания.

- Это невозможно. Итак, три момента: французская драгоценность, портрет и полевые лилии. Обо всем этом я узнал Анюта, от вас.

- Разве? Странно.

- И все же: два разговора — самый первый в палате и второй в беседке. Вы упомянули про обручальное кольцо, которое Дмитрий Алексеевич собирался подарить вашей матери ко дню свадьбы. Но она вышла замуж за вашего отца. Тогда и началась эта история, кульминация которой случилась три года назад, а развязка — только сегодня ночью. Он действительно любил вашу мать — так, как способен был любить: до самозабвения, до забвения всего, в том числе и всего человеческого. У вас на даче в бывшей родительской спальне я видел фотографию. Юные Павел, Митя и Любовь. Я видел ваш групповой портрет, я сравнил. В сущности, и не надо никаких доказательств, чтобы догадаться о движении его чувств, точнее, об их концентрации, превращении в неподвижную тяжкую манию.

— И об этом вы догадались, когда я упомянула, что мама отказалась от обручального кольца?- Если бы! Догадался я только вчера. Вы слышали в детстве о какой-то французской драгоценности в связи со свадьбой. Ну конечно, кольцо, по ассоциации: свадьба — кольца. В действительности Дмитрий Алексеевич собирался подарить вашей матери старинную, прабабкину ещё, драгоценность — золотой браслет с рубинами. Этот браслет его прабабка купила в Париже. И много лет спустя он подарил его своей невесте. 21 сентября, в день восемнадцатилетия Маруси, они собирались объявить о своей свадьбе. Но тут, как всегда вовремя, встрял юный Вертер. Прости, Петя, но это так.

- Но это трагедия! — воскликнул актёр. — И вы видели портрет — так я и знал.

- Я вовсе не имел в виду средневековую аллегорию или вашего, Николай Ильич, «Паучка». Эти создания художника очень любопытны в плане психологическом. А вот портрет Гоги помог устранить одно как будто неустранимое противоречие — непрошибаемое алиби убийцы. И Анюта подала мне идею, как это алиби можно прошибить. И наконец — полевые лилии, которыми одержим Павел

Матвеевич. Ваш отец, Анюта, тогда в прихожей не сошёл с ума, но, как выразился его старый друг, несомненно к этому шёл.

- Ну конечно, — вставил актёр, — его свёл с ума этот погреб. Я там был и скажу…

- Его свела с ума любовь. Вечная любовь, о которой с усмешкой говорил художник, но из-за которой, однако, спиваются, сходят с ума, идут на преступления. Так, Борис Николаевич? Вы согласны со мной?

- Что вам моё согласие? Лучше скажите: неужели наш эстет — сексуальный маньяк?

- В своём роде…впрочем, не знаю, я не психиатр! Ему нужна была одна, и он, повторяю, любил вашу мать, Анюта, и продолжал её любить в вашей сестре. Они — внешне, по крайней мере, — были будто один человек, так ведь? Но он сумел подавить старую любовь, а новую не осознавал годы. Он жил легко и радостно, вы сказали. Да, в отместку за первую свою неудачу он брал от жизни все (своеобразный комплекс неполноценности) — все только самое лучшее. Так он взял вас… простите, что я касаюсь этого, но…

- Мне все равно. Столько всего прошло и разрушилось, что речь, в сущности, идёт не обо мне. Меня той уже давно нет. Верите?

— Хочу верить. Верю. Так вот, когда он осознал любовь — было уже поздно. Уже были вы, дачная скука, веранда, гроза… нельзя все время радоваться — приходит возмездие и страдание. И оно пришло сразу же. Когда Наташа Ростова вышла, и встала у воображаемого окна, и заговорила — вместе с внезапным восторгом возник страх. Да, Петя, не вовремя ты поспешил с букетом белых цветов, а девочка, в порыве успеха, поцеловала тебя. Дмитрия Алексеевича потряс собственный восторг и напугал чужой. Он стал опасен. И, как я понимаю, это ощущение опасности, риска и страсти увлекло «прелестную актёрку». Она тоже в своём роде «играла с огнём». Но она полюбила иначе, она позабыла себя и опомнилась только в последний момент и с блеском сыграла последнюю роль — так, что он, вопреки своему чутью и опыту, поверил. Эта роль стоила ей жизни.

На другой день после спектакля Дмитрий Алексеевич ждал её в машине неподалёку от школы. Предчувствуя препятствия, он был предельно осторожен, дождался, пока она осталась одна, усадил в машину и, не давая опомниться, сделал предложением. Он мне признался, что ему и в голову не пришло отнестись к ней, как обычно к женщинам, — «легко и радостно», она была нужна ему навсегда. По одному её слову он откажется ото всего в жизни, но того же требует и от неё. Она согласилась на все с восторгом. Самый счастливый день в его жизни! Но, к несчастью… или во имя какой-то непостижимой высшей справедливости, от прошлого нельзя просто отказаться, за него приходится платить. И очень дорого. Но пока… Маруся, не задумываясь, обещала, что бросит театр, а он предложил МГУ в уверенности, что на эту вершину ей не взобраться: она будет принадлежать только ему. Итак, обручение, старинная драгоценность. Через три дня Дмитрий Алексеевич приехал к Черкасским, и Маруся заговорила о филологии. Семейные сцены, уговоры, прелестная игра… Тут у Любови Андреевны случился сердечный приступ, и художник, готовый тогда обнять весь мир, решил выразить свою любовь свойственным лишь немногим избранным способом: он решил её написать.

- Эх, Митька! — вскричал актёр. — Какой художник! И дёрнул же его черт так влюбиться. Не понимаю.

- Да, черт дёрнул. А он, кстати, вас понял, да вот и Анюта…

- Признаюсь: девочка меня увлекла. Но поверьте, это был всего лишь эпизод!

- Охотно верю. Вы живете эпизодами, «грешник по мелочам», сами себя определили. Поиграться и бросить. Но тут, мне кажется, вы ничего не добились бы. Её поразила, подавила абсолютная страсть человека, которого она любила с детства. А его погубил и довёл до преступления именно эпизод, как будто мимолётный эпизод с Анютой. Смотрите, Николай Ильич! Мелкие грешки однажды соберутся в смертный грех.