Тайна Шампольона - Жан-Мишель Риу Страница 5

— Я думаю, это копт, — предполагал он.

— Копт?

— Монах, говорящий по-гречески и по-арабски… Вероятно, расстрига.

Вот тема, что могла расшевелить любой самый скучный ужин!

Уверенный в успехе рассказчик понижал голос:

— Этот монах, он одновременно и антиквар, сжег себе глаза песком и харкает чем-то вроде крови, но она не красная…

— И, конечно, он еще не очень честный человек.

— Пожалуйста, Морган! — подталкивала меня моя хрупкая жена, пытаясь тем самым вынудить к молчанию.

— Внутренние органы у этого копта заражены, — добавлял рассказчик. — Он умирает в приюте для неизлечимо больных. Но один мой друг, он врач, позволил мне его повидать, потому я все это и узнал.

Затем, привлеченный куском курицы и анжуйским вином, рассказчик переходил к столу. По его словам выходило, что Египет полон странных священных животных, каких-то крокодилов, которым поклонялись, как богам. Они жили в воде Нила. Кстати, монах-антиквар выпил этой воды, после чего и стал харкать густой и темной субстанцией, которая не была ни кровью, ни желчью. Когда сидящие за столом переставали дышать, рассказчик вставал:

— Но самое страшное бедствие грозит путешественникам. Их тела покрываются некими странными гнойниками, которые вдруг вскрываются и выпускают поток зловоний.

— Это ад, — стонали гости.

— Нет, обыкновенная чума, — пояснял я. — Еще во времена Крестовых походов…

— Помолчите, господин де Спаг!

Эта частица «де», наследство от моей семьи мелкопоместных дворян из Арденн, в ту эпоху звучала очень плохо. Мы ведь находились в самом разгаре 1790-х, и Максимилиан Робеспьер, тоже, кстати, дворянин, но притом душа и руководитель диктатуры монтаньяров, [10]не знал снисхождения. И к тому же «де» произнесла Гортензия, для которой эта частица всегда была признаком гнева — жена моя всегда использовала ее при наших очень редких разногласиях. Египет входил в число яблок раздора.

Воспользовавшись этой вероломной атакой, рассказчик заговорил вновь:

— Там туземцы попадают в ад через реку, которую они называют Стикс.

— А мы еще жалуемся на Террор, — задрожала сидящая рядом гражданка.

— Там, — продолжал рассказчик, — повсюду пустыня, один сплошной песок, и вся природа только и делает, что обманывает невинного пришельца. Когда он страдает от жажды, перед ним возникают видения, а когда желание пить становится особенно сильно, мозг, охваченный безумием, заставляет его поверить в то, что он действительно видит воду. Этот обман фатален для несчастного человека, который бросается вперед — к спасению, как он верит, однако в действительности к колдовству. В этом безумном беге он теряет последние силы и умирает, задушенный песком, который забивает ему рот и нос.

— Это колдовство?

— Магия природы, которая заставляет поверить, что, поглощая песок, ты пьешь воду.

— Дурманящее средство…

— Этот феномен называется миражом и объясняется вполне научно, — попробовал высказаться я.

— Гражданин Морган де Спаг сейчас объяснит нам, как вода превращается в песок! — принялся насмехаться рассказчик.

Все присутствующие раскудахтались. Про себя я проклинал Гортензию, но таких неприятностей мало, чтобы выбить меня из седла.

— Мираж — это оптический феномен, который вызывает иллюзии, — сказал я.

— Это настоящая магия, — вмешался другой гость, игнорируя мои объяснения. — Таким образом, копт был прав.

— Он рассуждает не лучше, чем вы, наивный гражданин! — вспылил я. — Тут все дело в температуре атмосферы; это слово происходит от греческого «atmos», что означает «пар». Таким образом, когда теплый воздух встречается с холодным воздухом, эта новая совокупность подвергается давлению и деформируется. Лучи света, прохода сквозь воздух, делают то же самое, да так, что в складках воздуха образуются картины, видимые человеческому глазу, которые каждый интерпретирует по-своему. Если вы хотите пить, вы увидите воду.

Но это всего лишь воздух. А если вы думаете об идиоте, вы увидите идиота…

— Замолчите, Спаг! — закричала моя супруга.

— А вы продолжайте, — прошептала какая-то женщина, обращаясь к рассказчику.

Я взбесился. Я хотел продолжить, но Гортензия метнула в меня убийственный взгляд. Рассказчик же вытащил из маленького кожаного кошелька кусок камня, походивший на кошачью голову.

— Это один из их богов. Обломок священной статуэтки.

Копт дал мне его, прежде чем погрузиться в забытье. Покажите другим, гражданин Спаг.

Некоторые мужчины опасливо брали сей предмет через платок или столовую салфетку. Некоторые женщины, более отважные, хватали реликвию пальцами и при этом краснели.

Вещь обошла весь стол.

— Это же кирпич. Всего-навсего…

— Верните мне это, Спаг.

И салонный рассказчик добавил:

— Коптский монах больше ничего не смог рассказать.

— Нам повезло.

— Морган, вы неисправимы.

Египет стал настоящим сумасшествием. И ответственность за это лежала не только на Моцарте…

В вышеизложенном эпизоде его описали самым устрашающим образом и, надо сказать, довольно точно, однако нередко происходило совершенно обратное. Так что похвалы Египту и столь же преувеличенные дифирамбы преумножались.

«Письма о Египте», написанные Клодом-Этьенном Савари, [11]были типичным примером самой неправдоподобной лжи, какая ходила об этой стране. Этот романтик совершенно преждевременно полагал ее чем-то вроде земного Эдема.

Его экзотическое описание заставляло думать, что Египет — это огромный сад, полный цветущих лимонных и апельсиновых деревьев, по которому протекает Нил, где привлекательные девушки с кожей цвета меди только и делают, что купаются и обтирают свои тела илом.

К счастью, этого Савари не было с нами, когда мы высадились неподалеку от Александрии под ужасающе жгучим солнцем и посреди бесконечной пустыни… В противном случае, держу пари, многих подмывало бы заставить его съесть эту книгу, которую слишком часто принимали за чистую монету. А еще Савари принудили бы выпить воды из Нила, которую его девушки якобы приходили черпать. И тогда он убедился бы, что вкус его лимонада больше походит на вкус дизентерии.