Опасная охота - Валерий Еремеев Страница 47

— Что ж кто-то должен заниматься и этим.

— Барышев знает?

— Нет, — он строго смотрит на меня, — и, надеюсь, не узнает.

Игорь объясняет мне, что Харин заинтересовал его службу уже давно. Он подозревался в том, что работает на криминальные структуры, время от времени сливая им нужную информацию. За ним уже присматривали, но никаких прямых улик в отношении его не было. Харин вел себя очень осторожно. Когда Сорока узнал, что Харин разнюхивает про дело Коцика, он решил предупредить меня, чтобы я вел себя поосмотрительнее. Слух о том, что я арестован по подозрению в убийстве, разошелся среди моих бывших коллег с быстротою молнии. Сорока попытался, не поднимая шума, узнать все подробности, но еще не успел предпринять ничего серьезного, как я снова оказался на свободе.

Связав все известные ему факты, он пришел к правильному выводу, что этим все не закончиться, и кто-то из нас, или я, или Харин, должны будем предпринять какие-либо шаги. Боясь утечки информации и не желая ни с кем делить славу, он решил понаблюдать за мной самостоятельно и посмотреть, что из этого выйдет. Ко мне на хвост он сел, когда я вышел из дому и отправился к Харину в «гости».

В то время как я мерз во дворе, возле входа в дом, Сорока дрожал от холода, спрятавшись за толстым стволом липы на другой стороне улицы. Ему, как и мне, хватило терпения дождаться Харина: видя, как я несколько раз меняю машины и мое терпеливое дежурство во дворе особняка, Сорока сообразил, что цели моей экспедиции более чем серьезные.

Дальше события вышли из-под контроля. Приезд двух бандитов и начавшаяся бойня заставили его срочно вмешаться, и вы уже знаете, что из этого получилось.

Потом настает моя очередь исповедоваться. Честно говоря, предвидя неизбежность подобного разговора, я всю дорогу сортировал в голове факты на те, о которых нужно умолчать и те, которые можно раскрыть, но так, чтобы создалось впечатление, что я выложил все. Это необходимо, потому как парень он отчаянный и может быть мне полезен.

Я рассказываю ему про некую таинственную кассету, которую я в глаза не видел, послужившую причиной похищения Маргариты, другую информацию, сообщенную Хариным, а также про его неудачную попытку обвинить меня в убийстве, не упоминая, однако, о том, что орудие убийства действительно было у меня, но я от него избавился. Мимоходом вспоминаю также про мелькавшего на горизонте блондинчика, напавшего на Веронику, этот случай все равно уже известен в милиции.

— Значит, — резюмирует он, когда я закончил, — ты так и не узнал, куда они увезли твою девушку?

После этого вопроса его рейтинг в моих глазах еще подскочил на несколько пунктов. Он только что узнал много интересного, что может помочь ему выделиться и продвинутся по служебной лестнице, но он тоже понимает, что главное сейчас не друзья Коцика и не таинственная кассета с черт знает чем, а спасение человека.

— В том-то и дело, что собирался, но эти козлы помешали. Что делать, не знаю. Время они дали только до полудня, а теперь после всего этого, полагаю, что его у меня вообще уже нет.

— Я не думаю, что все происшедшее они свяжут с тобой, — качает головой собеседник, — но действовать надо быстро. Тут ты пожалуй прав. Иначе хана бабе.

Мы замолкаем на некоторое время, каждый занятый своими мыслями. Не знаю как моему спутнику, но мне ничего путного в голову не лезет. Правда теперь, когда нам стало известно, что главную роль в похищение Маргариты играл Беднов, можно проверить все его связи, найти его самого, в конце концов, и таким образом докопаться до истинны, но все это требует времени, а вот его-то у нас нет.

— Подумать только, все одно к одному идет, — снова говорю я с отчаяньем в голосе. — Сначала сдох Харин, потом эти двое. Хоть бы кто-нибудь один из всей этой сволочи живым остался! Что за непруха такая сегодня?

— А кто тебе сказал, — вдруг ошарашивает меня вопросом Сорока, — что их было только двое?

— А сколько их, по-твоему, было, — изумленно спрашиваю я, — рота?

— По счастью нет, — отвечает Игорь, и я вижу, что он улыбается, — с ротой бы мы не справились. Их было три человека. Двое пошли в дом, а еще один остался охранять вход.

— И где же этот третий, сделал ноги?

— Почему же. Вовсе нет. Он за твоей спиной.

Он еще не успел закончить, а я уже, рискуя сломать шею, стремительно оборачиваюсь назад, одновременно выхватывая револьвер. Однако ни на заднем сидении, ни за спинками передних никого нет. Сорока продолжает улыбаться, сверкая в темноте зубами, чем еще больше меня достает.

— Нашел время для шуток, кретин! — взрываюсь я. — Речь идет о жизни и смерти человека, а ты хаханьки!

— Так тебе и надо. Все-таки я нашел возможность тебя поддеть. Не все только надо мной издеваться, — продолжает веселиться он, и эта его улыбочка от уха до уха окончательно выводит меня из себя. — Что же касается третьего, то я не шучу вовсе. Он действительно за твоей спиной — в багажнике.

— И что, он живой? — осторожно интересуюсь я.

— Во всяком случае, был живым, когда я его туда упаковывал, — отвечает шутник и показывает мне свой «Смит и Вессон»: — Вот, это я у него реквизировал.

Перед тем как узнать про самочувствие нашего пассажира, мы оба, выйдя из тачки, не сговариваясь, оглядываемся по сторонам, как двое урок. Нас окружают непонятные, полуразвалившиеся и нежилые строения. Судя по ярко выраженному, стойкому запаху тухлятины, идущего откуда-то справа, можно заключить, что рядом находится большая мусорная свалка. Короче говоря, местечко, что ни на есть, подходящее.

Мы открываем багажник и констатируем, что «пассажир» находится вполне в удовлетворительном состоянии и видимых противопоказаний для разговора по душам нет.

Это молодой парень, которому нет и тридцати, с рябым, землистого цвета лицом. Кожа с левой стороны лба рассечена ударом. Руки и ноги у него совершенно свободны. Сорока, когда укладывал его в вышеуказанную тару, не позаботился о том, чтобы как-то его связать, справедливо полагая, что выписанной им анастезии будет вполне достаточно, чтобы надолго лишить его возможности шевелить как конечностями, так и мозговыми извилинами, если, само собой разуметься, они у него есть (я имею в виду извилины).

Судя по его виду, он и впрямь пришел в себя несколько секунд назад и еще не въехал в ситуацию, в которой оказался.

— Свет уберите, падлы, — недовольно огрызается он, пытаясь рукой заслониться от луча фонаря, который держит в руках Сорока.

Начало, прямо скажем, не ахти какое. Я не люблю, когда меня называют падлой, тем более не люблю, когда это происходит в самом начале разговора, и тем более в присутствии посторонних. Но особенно мне это не по душе, если это говорит такая скрюченная в три погибели гнида из багажника. Я замечаю лежащую тут же рядом с грубияном небольшую монтировку, беру ее поудобнее и слегка стукаю ему ею по лбу. При ударе раздается металлический звук, как будто я бил по осиновой чурке, а не по живой плоти.