Тайна перстня Василаке - Анатолий Баюканский Страница 46

— Это абсолютно точно, — я решительно прикусил язык. — металлургов Старососненск, он недалеко от Воронежа, — подхватил гость и широко заулыбался ослепительной голливудской улыбкой. — Бывал там однажды, Разве мы не земляки? — Он дружески подтолкнул меня с такой силой, что я едва устоял на ногах.

— Рука у вас, земляк, довольно тяжелая! — признался я и заулыбался. Все в этом грузном и веселом человеке стало импонировать мне. Денежный, видать, мешок, а прост, как правда.

— Легкая рука бывает только у карманников! — Гость заразительно захохотал. По всему было видно, что он процветает в жизни. — Ты не представляешь, как я рад тебя видеть. Особенно приятно, что ты из Старососненска. Ты не еврей? Нет. Жаль, ну ничего, сойдет. Одно время все российские евреи скрывали национальность, боясь последствий, а теперь… нашу национальность продают в Москве за доллары. Как здорово поет Розенбаум: «Нету времени, нету времени, повстречаться с друзьями евреями».

Историю матери — Я никак не мог понять причину столь бурной радости израильского гостя. — А вы не могли принять меня за кого-то другого?

— Слушай, Банатурский! Перестань «выкать»! У нас все люди — браться, а родня называет друг друга на «ты». Извини, но ты больно недогадлив для писателя.

— Возможно, но… — Я развел руками. Миша-островитянин и адвокат стояли рядом и едва сдерживались от смеха, видимо, они-то хорошо знали характер гостя.

— Блювштейн — моя фамилия. Блюв-штейн! Неужели она ни о чем тебе не говорит? Странно, очень даже странно. Если вы действительно настоящий писатель, да еще и криминальный, то должны были бы знать мать всех российских воров. Ну, напрягите мозговые извилины. Одесса-мама! Большая Арнаутская. Известная на весь воровской мир Сонька Золотая Ручка!

— О, господи! — Я с досады хлопнул себя ладонью по лбу. Ведь и впрямь Софья Блювштейн. Как я мог запамятовать про этакую знаменитость? Это же она на процессе в ее честь, выслушав защитительную речь знаменитого адвоката Плевако, прослезилась и, подозвав столичную знаменитость, сказала: «Благодарю вас, адвокат. Жаль, что в таком положении ничем более существенным отплатить вам за речь не смогу. Примите хотя бы этот скромный презент!» — И подала ошарашенному адвокату его же собственные золотые часы с браслетом, которые во время разговора успела снять с его руки. — Мне действительно, очень стыдно!

— С чего бы это тебе стыдиться? — несколько удивился Блювштейн. — Ты же не фараон?

— Я издал большой роман о сахалинской каторге, одним из героев которого и была ваша дальняя прародительница. Вы, случайно, роман не читали? Он был переведен на несколько языков. и назывался «соколиные ратники».

— Не доводилось, — Блювштейн разулыбался еще больше, — я чаще читаю чековые книжки да меню в ресторане! А, что, правда, Золотая Ручка была столь легендарна? Пару примерчиков можно услышать?

— С удовольствием. — Я понял: Блювштейн, как и многие одесские «верхушечники» схватывал обрывки романтических историй из пошлого уголовного мира Одессы: про Мишку-япончика, про Беню Крика… А тут еще они оказались однофамильцами с известной воровкой всех времен и народов. — Сонька трижды пыталась сбежать с каторги, — с воодушевлением заговорил я, понимая, что буду собирать сливки в глазах богатого израильского гостя, — последний раз она рванула на материк через пролив в форме солдата охранной команды, но… льдина перевернулась и беглецов схватили. Соньку заковали в кандалы, в «бубенчики», как называли их арестанты…

— В своем романе ты, наверное, подали мою прародительницу, как нарушительницу устоев, как злодейку? — Блювштейн перебил меня бесцеремонно, как все, что он делал.

— Книжки, Сеня, нам с тобой читать надобно! — философски изрек Миша-островитянин, — пойдем лучше расслабимся.

— Согласен! — поднял вверх обе руки Блювштейн. — От разговоров про книги у меня ломит затылок.

— Послушайте, последний вопрос, — остановил я гостя из Израиля, — это правда, что вы ее родственник? Если так, то… литературные критики сойдут с ума от зависти.

— Послушай, писатель, не морочь мне голову! Пусть все критики едят свою манную кашу! Ша! А ты не требуй с меня автобиографию на шестнадцати страницах! Слышишь, Банатурский!

— Просто я подумал, что…

— Ты не в полицейской стране, а в Израиле, а тут писать автобиографии не принято. Хочешь, считай себя внуком английской королевы, хочешь, даже объяви себя Сарой Бернар или главой рода Капуров! — Блювштейн явно подражал местечковым евреям из анекдотов, дурачил меня и потешался сам над собой.

— Итак, в каких родственных отношениях были ваши прадеды с «Золотой Ручкой»? — Я решил снова подыграть Блювштейну, точно подметил лучший ключик к этому человеку — юмор. Однако, как показали дальнейшие события, мне еще предстояло открыть у Блювштейна десятки лиц.

— Слушай, Банатурский, ты чего морочишь мне голову? Если я-таки из города Одессы, если я-таки Семен Блювштейн, то почему я не могу быть прямым родственником знаменитой Соньки? У нее были «золотые» ручки, у меня тоже — «золотые» ручки.

— Убедительно! — согласился я, в какой-то момент почувствовал: пустопорожняя болтовня с загадочным евреем начала надоедать. Да и аппетит не на шутку разыгрался на свежем воздухе.

— Приятно, когда тебя хорошо понимают! — Блювштейн крутанулся на каблуке, подмигнув адвокату. — Слушайте сюда! Если кто-нибудь из вас возразит, что сегодня удачный денек, я набью ему рога на лбу. Возражающих нет?

— День явно удачный! — поддакнул Миша-островитянин. — Подписали договор о новых намерениях.

— И я встретил-таки родича из СССР! Надеюсь, мы будем друзьями и, возможно, компаньонами в будущем. Разве это не повод крепко выпить?

— Я — за! — раньше всех согласился я — старый пьяница.

— Нет возражений! — явно обрадовался и Миша-островитянин. Он был не больно-то крепок по части юмора, но выпить явно любил.

— Есть третий повод, — продолжал, улыбаясь, Миша, — мы с тобой, Сеня, не выпивали уже четыре месяца.

«Сеня! Сеня! Семен!» — как автомат повторил я про себя. Наверное, имя было единственно правильным из всего рассказанным господином Блювштейном. Может, имечко это в будущем пригодится. Хотя… Зачем он мне? Век бы таких друзей не видеть. Я не мог бы и на грош поручиться, что сумею благополучно выбраться из этих, благополучных, на первый взгляд, краев. Однако профессиональная привычка выделять из потока ничего не значащих фраз и разговоров отдельные детали, имена, приметы, меткие слова сработала и на этот раз. — Так и запишем, — мысленно приказал я себе. — Семен Блювштейн — израильский гость. Кажется, пахан над моими знакомыми. Они ему в рот смотрят…»

Нам накрыли столы прямо на воздухе. Звенели цикады или какие-то сладкоголосые птицы. Где-то в стороне, чтобы не мешать отдыхающим, мелодично и чуточку печально пела скрипка.

Мы дружно принялись за еду. В ресторанчике заказали мелочь: салаты, «Московскую водку», напитки, настоянные на целебных травах. Еврейские домашние блюда Блювштейн привез с собой. Их быстро и легко разогрели.