Смерть мелким шрифтом - Светлана Чехонадская Страница 41

— Она сама попросила о помощи?

— Можно и так сказать.

Ивакин вопросительно посмотрел на него.

— Такие люди ведь не могут ясно и прямо попросить о чем-либо. Она вначале долго хвасталась, что жизнь удалась, что в журналах и газетах она нарасхват, сказала, что за деньгами не гонится: она не из новых русских, не из этих убогих лимитчиков, купивших себе прописку неизвестно за какие деньги. «Прописки давно нет», — сказала моя жена, но Марина ничего не слышала. «Средства у меня, слава богу, огромные! — говорила она возбужденно. — Сейчас вот уговаривают дом сдать. Четыре тысячи в месяц — вы же знаете, там такой лес, тишина. Справа министр, слева министр, туда и не проедешь — охрана. Господи, ну что все так цепляются за эти номенклатурные поселки! Есть Переделкино, Николина Гора, туда и лезьте, нет, вот хотят, чтобы министр рядом жил!» В общем, объяснила она, деньги для нее не проблема, она вообще не придает им значения, вот работа, творчество, возможность помочь людям — это да! В этот момент от стены отвалился кусок обоев.

Ивакин улыбнулся.

— Не верите?

— Верю.

— Так что ее речь была немного скомкана. Правда, Марина быстро оправилась, и мы еще полчаса слушали эту похвальбу. Но то, что невыносимо раздражало раньше, теперь вызвало жалость. Я вдруг подумал: ну что у нее за жизнь? Мать при смерти, квартира разваливается, в личной жизни явно нелады, питаются ужасно. А ведь ей уже тридцать пять лет.

— И вы предложили ей работу?

— Не в тот раз. Я дождался вакансии — у нас сотрудница в декрет ушла — и тогда, действительно, предложил. На дне рождения жены.

— Хорошая вакансия?

— Самая что ни на есть рядовая. Как журналистка Марина звезд с неба не хватала. У нее был тяжеловесный витиеватый стиль, совершенно не согласующийся со стилем газеты — у нас принято писать покороче, в западном духе. Разумеется, не было никакого опыта, никакого знания политики. И главное — а для нынешней журналистики это важный недостаток — у нее отсутствовало чувство юмора. Сейчас ведь и в прессе, и на телевидении очень ценится как раз ирония, насмешка над самыми серьезными вещами. Умение строить предложения на первый взгляд простые, легкие, не перегруженные метафорами, но на самом деле искрометные, с элементами пародии, с использованием так называемых фенечек — всегда на грани пошлости, — вообще способность продемонстрировать знание того, что модно, даже и в политическом, серьезном обзоре. Это считается высшим пилотажем. — Он задумался и снова повторил спустя пару секунд: — Юмор — это непременное требование, но писать с юмором умеют лишь единицы. Так что я, разумеется, и не мог требовать от Марины ничего такого. И должность, которую ей предложили, была обычной.

— Она писала под псевдонимом.

— Да. Так принято.

— И когда же она поняла, что пишет неправду?

— В каком смысле?

— Она ненавидела КГБ. Она ведь из семьи репрессированных. Вы знали об этом?

Грибов потер лицо рукой.

— Ах, вот вы о чем! Да, знал. — Он спокойно уставился на Ивакина, давая понять, что ответил исчерпывающе.

— А к вам она тоже приходила для выяснения отношений по этому поводу?

— Ко мне она не приходила. А почему «тоже»?

— Был человек, к которому она обращалась… за справками.

— Какого рода?

— Она задавала вопросы, которые позволяют подозревать, что она не верила в информацию вашей газеты. Она считала, что пишет ложь…

Грибов смотрел на него очень серьезно, но не удивленно.

— Значит, к вам она по этому поводу не приходила? — снова спросил Ивакин.

— Нет.

— Но вас не удивляет эта информация?

— Нисколько.

Ивакин упрямо молчал. Ответ из одного слова его не устраивал.

— Марина была далека от настоящей журналистики, — пояснил Грибов. — В противном случае она бы знала: все кому не лень обвиняют меня в сотрудничестве с органами. Это ведь удобно, Владимир Александрович, так думать: создал крупнейшую газету, значит, органы помогли. Построил банк — золото партии. Воды нет — жиды выпили.

— Я все-таки полистал вашу газету, — проговорил Ивакин. — Видел Маринину статью об убийстве директора рынка. Там говорилось о причастности депутата Петрова. Мол, брат его это сделал. А потом иду по переходу, смотрю, листок продается, а в нем на первой странице огромными буквами: нет, полуобгоревший труп никакого отношения к брату Петрова, а значит, и к самому Петрову не имеет. И счета за мобильный, которые в его кармане нашли (они, кстати, почти не обгорели), непонятно каким образом туда попали. Я вначале подумал: врут большевики, но ребята с Петровки подтвердили эту информацию.

— Да, я уже знаю об этом, — спокойно сказал Грибов. — Всякое бывает. Но ведь милиция во всем разобралась, верно?

— Верно-то верно, но у Петрова неприятности были из-за этого.

— И какие же?

— Бежать ему пришлось. В выборах не участвовал. Вместо него генерал КГБ прошел.

— Вы считаете, это из-за статьи? — Грибов немного искусственно рассмеялся. — Как в нашей стране любят преувеличивать роль прессы! Нет, Владимир Александрович, хочу вас утешить: даже если бы убил сам Петров, ничто бы не помешало ему пройти в Думу, а может, и стать президентом. Общественное мнение, а выбирает у нас, как вы помните, народ, очень снисходительно к таким мелким грешкам, как убийство.

— Вы меня, действительно, утешили.

— Но, сказать откровенно, я рад, что Петров чего-то испугался и сбежал. Ведь помимо того, что он кандидат от коммунистов, он еще и крупнейший в стране производитель нелегальной водки и криминальный туз огромного региона, равного, как у нас любят говорить, десяти Бельгиям. А брат его, если и не убивал в этот раз, то убивал многие другие разы.

— То есть вы восстанавливали справедливость? — осторожно спросил Ивакин, как бы не расслышав всех предыдущих слов.

— Мы ничего не восстанавливали. Мы ошиблись с подачи милиции.

— От милиции вы такой информации не получали, — сердито проговорил Ивакин. — Ее вам дал тот, у кого уже были заготовлены счета и кто их в карман убитому киллеру засунул. И еще одно меня тревожит, Виктор Сергеевич, ведь настоящий-то брат Петрова так и не отозвался. Небось лежит, бедный, в каком-нибудь лесу с дыркой в башке. Но ведь поделом ему, правда?

Грибов смотрел на Ивакина ничего не говоря, и Ивакину вдруг пришло в голову, что разговор собеседнику скучен. Это старого следователя могут удивить манипуляции с общественным мнением, но в мире Грибова они, наверное, такая же норма, как на Петровке — истории о махинациях патологоанатомов. У каждой профессии в сейфе свой скелет.

— А причем здесь убийство Марины? — наконец произнес Грибов. — Надеюсь, вы не подозреваете политическую подоплеку? Этот курортный казанова — он не был мстителем от партии Виктора Анпилова?