Чудеса в кастрюльке - Дарья Донцова Страница 4

– Пусти, – сердито ответил мужик и принялся выворачиватьсяиз моих пальцев, – пусти.., убью эту старую дуру, надоела! Орет целыми днями,никак не умрет! Сегодня же скажу Андрею, чтобы забирал мать. Ишь, придумал, самженился и не хочет своей новой супруге неприятности доставлять. Свалил наглупую Аську инвалидку и доволен.

Я не стала напоминать парню, что Розалия Никитична находитсяу себя дома. Ситуация-то немного другая, это она приютила Аську и ее второгомужа. У Сережки нет никакой жилплощади, а крохотную двушку Бабкиной они сдают.Испугавшись, что Сергей и впрямь обидит Розалию Никитичну, я повисла на нем.

– Стой.

– Пусти, – рвался парень, – убью старую идиотку. Дожила довосьмидесяти лет…

Внезапно он сел на пол и зарыдал.

– Сюнечка, – неслось из комнаты, – Сюнечка, ну где же ты?

Боясь, что Сережа сейчас вскочит и побежит к старухе, ятолкнула дверь спальни. Розалия Никитична полулежала в подушках. Аськапостаралась, чтобы бывшая свекровь не испытывала никакого дискомфорта. Огромнаякровать итальянского производства была завалена уютными пледами, на тумбочкечернели пульты от телевизора и видика, здесь же громоздились книги и виднеласьтарелка с фруктами.

Можно сказать, что Розалии Никитичне повезло, послеинсультов у нее сохранились разум и речь, одна беда, плохо ходят ноги. Впрочем,старуха кое-как, опираясь на чью-нибудь крепкую руку, способна доплестись дотуалета. Но Розалия Никитична весит почти сто килограммов, а Аська не дотянуладо шестидесяти, таскать по коридорам грузную старуху ей тяжело, отсюда памперсыи судно.

Увидав меня, Розалия отложила газету.

– А где Сюнечка?

– Вам памперс поменять? Давайте.

– Нет, деточка, – с достоинством ответила бабушка, – этупроцедуру выполняет только Сюнечка, хотя спасибо за внимание. А где Сюнечка?

– В магазин ушла, – ляпнула я.

– А-а-а, – понесся из коридора женский крик, – не отдам,нет, ни за что! Пусть дома лежит!

– Что случилось? – приподнялась на локте старуха. – Это жеСюнечкин голос! Что происходит? От неожиданности и растерянности я ляпнула:

– У вас горе, Лялечка умерла.

Розалия Никитична нервно воскликнула:

– Как?

– Ничего не знаю. Заснула и не проснулась.

– Доктора вызывали?

– “Скорая помощь” до сих пор здесь.

– И что врачи сказали?

– Ничего сделать нельзя.

– Это все?

– Да.

Розалия Никитична откинулась на подушки.

– Иди, Виолочка, побудь с Сюнечкой, она, наверное, в шоке.

В полном изумлении от невероятного самообладания пожилойженщины я двинулась к двери. Надо же, Розалия Никитична не ужаснулась, неиспугалась, не заплакала. Хотя, Ляля ей не родная внучка – у Андрея с Асейдетей не было, – но внезапная смерть даже чужого ребенка должна заставить любуюженщину хотя бы вздрогнуть.

На пороге я обернулась. Розалия Никитична продолжалаполулежать в подушках. Руки ее спокойно держали сложенный газетный лист, а налице играла легкая улыбка. Я растерялась. Во взоре старухи было явное торжествои плохо скрытая радость.

Сами понимаете, в каком настроении я ехала домой. Прежде чемвойти в квартиру, следовало успокоиться. Томочка совсем недавно родила сынаНикитку. Представляю, в какой ужас она придет, услышав про то, что случилось уБабкиной.

Не в силах объясняться с Тамарой, я зашла в первоепопавшееся кафе, оказавшееся третьесортной забегаловкой. Столы тут быликруглые, пластмассовые, шаткие, зато чай неожиданно разливали не в одноразовыепластиковые, а в стеклянные граненые стаканы. Я давно уже не встречала подобныев системе общепита. Да и весь интерьер харчевни навевал воспоминания о 80-хгодах. Слегка обшарпанные стены, в меню сосиски с тушеной капустой и яйцо подмайонезом, а между легкими столиками бродит бабища в некогда белом халате иотвратительно воняющим обрывком вафельного полотенца вытирает пролитые настолешницы лужицы того, что гордо именуется тут кофе.

Следовало развернуться и уйти сразу, но на улице неожиданноповалил снег, и я, купив чай, устроилась за столиком рядом с кассой.

Жидкость, плескавшаяся в стакане, вызвала приступностальгии. Мне не сунули бумажный пакетик с ниточкой, нет, здесь наливали нечтокирпично-красного оттенка из огромного чайника с деревянной ручкой. На вкуспойло напоминало отвар из веника, точь-в-точь такой, каким нас потчевали вшкольной столовой.

Я обхватила ладонями стакан и попыталась успокоится, тутотворилась дверь, и появился дядька в рваной темно-синей куртке. Нетвердымшагом он подошел к буфетчице и попросил:

– Надька, дай стакан.

Баба, хозяйничавшая за стойкой, повернулась, уткнула кулакив крутые бедра и отрезала:

– Фиг тебе, двигай отсюда.

– Ну, Надюха, – заскулил пьяница, – жалко, что ли? Дверьснова хлопнула, и появился еще один мужичонка бомжеватого типа в засаленномплаще.

– Долго ждать-то? – недовольно спросил он. – Чего копаешься,Петруха?

– Так стакан не дает!

– И не дам, – взъелась буфетчица, – в прошлый раз разбили, ая из своего кармана плати. Заказывайте у меня водку, будет из чего пить.

– У тебя с наценкой, – протянул Петруха и вытащил из карманабутылку, – вон, такую же в магазине приобрел дешевле.

– Ну и ступай в магазин пить.

– Надюха, дай стакан.

– Пошел вон.

– Во жадина. Что же нам делать?

– Из горла хлебайте, не впервой, – держала оборону Надежда.

– Так у Ваньки лихорадка на губе, – возразил Петруха, – комузаразиться охота, ну кинь стакан.

– Сказано, нет, – вызверилась “барменша” и отвернулась.

Петруха огляделся по сторонам и обратился ко мне:

– Девушка, вам стаканчик нужон?

– Я из него чай пью.

– Нет, вон тот.

Пальцем с грязным обломанным ногтем он ткнул в пластмассовуювазочку с салфетками.