Русский Рэмбо для бизнес-леди - Александр Звягинцев Страница 39

Часа через два гостиная деда была завалена фирменными коробками с одежкой, обувью, с игрушками: с автоматами, танками, пушками и детскими конструкторами. Не забыл Ворон даже про компьютерные игры, для "умственного" развития найденыша, и снова погнал вертухая в компьютерный магазин.

Еще полдня дед, сам сев за швейную машинку, подгонял, подшивал обновы мальца. А после обеда взял притихшего от всего Баксика за руку и повел показывать ему свою гордость – оранжерею.

* * *

Снежинки хороводили вокруг фонарей. Засечный сидел за рулем "Жигулей" и вприщур посматривал в сторону Скифа, который у "Мерседеса" договаривался с покачивающимися бугаями в квадратных малиновых пиджаках. Засечный ожидал сигнала тревоги, который должен был подать Скиф в случае опасности – три поднятых пальца. За спиной у Засечного сидели Димыч и Дымыч, готовые в любой момент выскочить на подмогу ночному извозчику.

Первые три поездки окончились мирно, четвертая тоже не обещала приключений. Хотя такса была не самая скромная – сто долларов. Засечного клонило ко сну, братья Климовы тоже откровенно позевывали. Вот, впустив в машину каких-то юнцов, впереди тронулся "мере", за ним, держась на солидной дистанции, подался и Засечный.

* * *

Публика попадалась Скифу-извозчику, как приметил Засечный, мелюзга одна. Писатели, оставшиеся без правительственных гонораров; киноактеры, вышедшие в тираж, как и качественное, гуманное кино, совсем еще теплые нувориши, разбогатевшие только вчера, чтобы спустить все подчистую завтра. Настоящие "новые русские" гоняли, не соблюдая правила, с эскортом из двух машин и в услугах извозчиков не нуждались.

Но и "мелюзга" была при деньгах. Скифу исправно отсчитывали сотню долларов. Безденежных клиентов и отказников за всю ночь не встретили. Засечный от скуки перебрался в "Мерседес" и теперь клевал носом за спиной Скифа, а в "жигуле" дружно зевали братья Климовы. Падали и кружились вокруг фонарей похожие на назойливых насекомых снежинки. За годы скитаний по южным краям Скиф отвык от русского снега и морозов. От этого мысли шли в голову какие-то невеселые, тоже словно примороженные.

Больше всего Скифа раздражала явная слежка, которую устраивали им неизвестные машины на темных улицах Москвы.

"Кто они такие? Что надо им от нас?" – спрашивал он сам себя и не находил ответа.

Засечный тоже не знал ответа и спросонья матерился, как одесский биндюжник, не имея возможности по-мужски выяснить отношения с преследователями.

Только оторвутся от "Вольво", эстафету подхватывает "Пежо", "Пежо" сменяет какая-то "Шкода", потом снова появляется "Вольво".

Скиф нервно крутил баранку, высматривая в зеркале заднего обзора очередной "хвост". И злость подкатывала к горлу тугим комком и хотелось, как Засечный, выматериться в полный голос.

"Ох, Россия, ты, Россия! Мать – российская земля!" – лишь чертыхнулся он. Вот мерзнет под аркой постовой милиционер в полушубке и валенках. Не порядку он страж, а надзиратель. Одним словом – вертухай тюремный. А свободы как не было, так и нет. И, верно, никогда ее в России не будет. Кто бы ни пришел там, наверху, к власти, первым делом золотит цепи, привешивает к ним бубенчики, чтоб веселей звенели, и потуже на безгласных рабах затягивает кандалы.

Из века в век русская "птица-тройка" летит очертя голову, на дышле своего закона. Меняются цари и их псари, а во все времена сквозь строки русского закона явственно проступают древние письмена "Крепостного уложения". Написано – гражданин, а читай – холоп, смерд презренный. Даже тридцать седьмой год и Великая война ничему не научили Уже в эпоху "прав личности" и "парламентаризма" танки лупят прямой наводкой кумулятивными снарядами по тобой избранному парламенту – радуйся, радуйся царской милости, смерд презренный. И радуется пьяный смерд и "уррраа-а!" орет как оглашенный… Пьяному-то море по колено, что ему Россия – она страна не законов, а обычаев… А они, обычаи-то наши, тоже ни на что не похожи: "Закон что дышло – куда повернул, туда и вышло".

Вот и дожили, что Родина превратилась в красивую икону-"новодел" с дыркой на месте лица, куда во времена смут и потрясений каждый очередной кандидат в правители сует свой лик нерукотворный, как в декорации дешевой фотостудии, претендуя на роль отца и спасителя Отечества.

Остановившись на красный светофор у "Президент-отеля", Скиф разглядывал выходящих из ресторана покачивающихся посетителей, за плечами которых возвышались массивные фигуры качков-телохранителей. Кто-то из посетителей, вдохнув свежего воздуха, торопился к мусорной урне, кто-то выяснял отношения с себе подобными, перед кем-то, более чиновным, ломали по-пьяному шапку и сгибались в три погибели.

"И вот эти сморчки ныне творят судьбу тысячелетней России? – скрипнул зубами Скиф. – А вся нищая Москва вливается по утрам в торговые толкучки с китайским и турецким барахлом и с заморскими эрзац-продуктами, от которых даже в Африке уже носы воротят… Как знать, быть может, эта шантрапа под "рок на баррикадах" снова будет кликать на царство нового отца нации, с таким же сизым носом".