Четверги с прокурором - Герберт Розендорфер Страница 39

Но Хольцберг отчего-то игнорировал высланные ему уголовной полицией повестки, не явился и на судебное заседание и так далее. Во всяком случае, дня три или четыре спустя после визита домоправителя к Хольцбергу наведался полицейский из ближайшего участка, желая узнать, в чем все-таки дело. Сначала он позвонил в дверь самого Хольцберга. Поскольку никто не желал открывать, он, не особенно надеясь выяснить обстановку, опросил соседей и уже после них домоправителя.

Полицейскому отворила фрау Эрна и на его вопрос ответила, что, дескать, вот уже несколько дней не видела герра Хольцберга, что полностью соответствовало действительности. Но, добавила она, ничего удивительного, герр доктор часто бывает в отъезде. А как бы увидеться с госпожой Хольцберг или с кем-нибудь в этом роде? Нет, таковой не существует, ответила супруга домоправителя, не соврав и на этот раз. Хольцберг живет один. Полицейский, поблагодарив фрау Эрну, ушел.

Вечером того же дня по телевизору показывают «Место преступления». Хотя Зондермайер явно предпочитал смотреть про приключения Микки-Мауса, он с бутылочкой пива и упаковкой соленых крекеров устраивается перед телеэкраном. Время от времени в гостиную забегает и фрау Зондермайер, глянет одним глазком и тут же, пожав плечами, убегает. И вдруг, заметив мелькающих на экране полицейских, вспоминает:

– Знаешь, сегодня заходил полицейский и интересовался Хольцбергом.

Тут у Эрвина Зондермайера напрочь пропадает аппетит и на соленые крекеры, и на телесериал, и даже на пиво. Поднявшись, он выключает телевизор…

– Что с тобой? Чего это ты всполошился?

И Зондермайер после недолгих колебаний в отчаянии признается супруге, что, мол, он убил Хольцберга.

Затем следует сцена, которую нетрудно себе вообразить всякому, кто знаком с укладом жизни бюргера: взаимные упреки, слезы, вопли, словом, вылезают наружу все мерзости брачного заточения, которые до сей поры удавалось скрывать. Фрау Зондермайер без умолку повторяет фразочку: «И почему только меня угораздило выскочить за этого типа…» – и так далее с продолжением, воздевает руки к небесам, то бишь к потолку обиталища своего домоправителя. Герр Зондермайер несколько раз надевает и вновь снимает свою тирольку. Когда оба наконец успокаиваются, вернее сказать, опоминаются, утомленные перепалкой, и на обоих снисходит некое подобие просветления, возникает вполне уместный в данной ситуации вопрос: как быть дальше?

– Тебя кто-нибудь видел, когда ты входил к нему или выходил от него?

– Исключено.

– Додумался – припереться к нему с лопатой в руках!

– А что тут такого? Меня часто видят с лопатой в руках.

– Куда ты ее дел?

– Выбросил.

И так далее. Успокоение внушает факт, что полицейский интересовался Хольцбергом, а не Зондермайером. Тем временем миновала полночь. В доме тихо. Эрвин Зондермайер снова напялил шляпу под аккомпанемент молитв супруги, припомнившей свою безгрешную молодость, и оба отправились на лифте на шестой этаж. С величайшей осторожностью Зондермайер еще раз пустил в ход свой универсальный домоправительский ключ, и супруги проникли в квартиру. Молитвы фрау Зондермайер прибавили по части искренности, хотя по-прежнему произносились вполголоса. Она призывала на помощь всех святых поименно, включая и тех, о которых имеют самое смутное понятие даже члены конгрегации священных обрядов Ватикана. Правда, опустив святого Кевина.

Кевин лежит все на том же месте, где и пал от удара лопатой домоправителя. После дебатов, но кратких и по существу, супруги Зондермайер решают перво-наперво доставить труп к себе в квартиру. Зондермайер стягивает на мгновение свою тирольку, отирает пот со лба, после чего оборачивает окоченевшее тело Кевина Хольцберга в мешковину и тащит его к лифту.

– А если кто увидит? – пищит Эрна Зондермайер.

– Кто в такое время? – возразит супруг, однако с трясущимися поджилками.

Но их на самом деле никто не видит. Глубокая ночь, час или два. Эрна Зондермайер стирает следы крови, наводит в квартире порядок – пусть все думают, что Хольцберг в отъезде. Еще раз пристальным взором окидывает квартиру и кое-что прихватывает для себя в качестве компенсации за злополучную оферту Хольцберга с «XIP» и «IOS»: часы «Ролекс», лежащие на ночном столике Хольцберга, и нечто еще не оплаченное, о чем фрау Зондермайер, правда, не знает, а именно – китайскую вазу (подделка, этого Эрна тоже не знает, а если б узнала, то не опечалилась бы), дорогую вещицу – часы, показывающие время на всей нашей планете, и весьма современную абстрактную скульптуру из благородной стали, которой суждено стать белой вороной в окружении фарфоровых безделушек, царящих в квартире Зондермайеров.

Кевина между тем, уже ощутимо попахивающего, упаковывают в пластиковую ленту из мусорных мешков, обернув ею дважды, а потом и трижды, чтобы – как предлагает сам герр домоправитель Зондермайер – поместить его пока в спальне под бесчисленными пакетами с «XIP».

На некоторое время вновь воцаряется покой, полицейские не появляются, что же до самого Хольцберга, его вряд ли кто-то хватится, поскольку всем он, грубо выражаясь, до фонаря. Но одно не терпит отлагательства – его нужно убирать из квартиры. Супруги Зондермайер дни и ночи напролет ломают головы над составлением планов, однако ни на одном не могут остановиться.

Примерно неделю спустя фрау Зондермайер вдруг замечает, что в пентхаусе Хольцберга что-то происходит. Поскольку все происходит средь бела дня, ни о каких привидениях речи быть не может, так что бояться нечего. И, тихонько подкравшись к квартире Хольцберга, фрау Зондермайер натыкается на некую особу с фигурой, с которой хоть манекен лепи. Эрна, представившись супругой герра домоправителя, выясняет, что упомянутая особа, фигурально выражаясь, – постоянная спутница герра доктора Хольцберга, располагающая ключом от квартиры и не на шутку удивленная отсутствием Кевина, поскольку самолично телеграфировала ему с Багамских островов о том, что, завершив съемки, возвращается в Мюнхен. А между тем и ее телеграмму, как, впрочем, и остальную почту на имя герра Хольцберга, пришедшую уже после этого, Эрвин Зондермайер ликвидировал, не прочитав. К чему он это делает, какие следы пытается таким образом уничтожить, домоправитель наверняка тогда и сам не понимал.

Проведя в пентхаусе пару дней и так не получив весточки от Кевина и не дождавшись его самого, манекен начинает обзванивать всех и вся, включая друзей и знакомых Хольцберга, однако никто не может дать ей вразумительного ответа, где он, поскольку он вот уже несколько дней нигде не показывается. Это пробуждает в манекене неясные подозрения: ее Кевин нашел себе другую. И манекен решает довериться супруге домоправителя. «Поймите меня правильно… как женщина женщине… Не замечали ли вы за Кевином… Словом, вы понимаете, о чем я…» «Нет!» – решительно заявляет Эрна Зондермайер. И тут манекену бросается в глаза уже упомянутая мной модерновая скульптура. Манекен в явном недоумении, и это не укрывается от супруги домоправителя. И тут же, стремясь упредить возможный вопрос, сама вносит ясность: «Да, верно, эта вещь герра Хольцберга, но он отдал ее нам в качестве оплаты долга в сто марок».