Затерянный храм - Том Харпер Страница 39

— Вы что, все их читать будете?

Голова Рида поднялась из-за одного особенно зловещего тома:

— Может быть, да. Люди уже пятьдесят лет пытаются разгадать эту загадку. В некотором смысле «Ультра» по сравнению с этим похожа на кроссворд в воскресном приложении местной газеты.

— Ультра?

Рид покраснел до корней своих белоснежных волос. Пробормотав что-то про Мьюра, он спрятался за спасительный бруствер из книг. Грант опять углубился в газету.

Стук в дверь оказался очень кстати. Это пришла девушка и принесла картонные папки с тесемками, связанные веревкой в одну стопку. Девушка положила папки на стол перед Грантом. Когда она подошла поближе, от нее долетел тонкий аромат розовой воды и лилий.

— Вот отчеты по Кносскому дворцу за первые месяцы сорок первого года, до того момента, когда эвакуировали персонал. Вас что-то конкретное интересует?

— Мне бы хотелось знать, покупал ли Пембертон что-нибудь во время своей последней поездки в Афины.

Девушка присела рядом с ним и стала листать гроссбух. Рид на другом конце стола мурлыкал что-то себе под нос и жевал кончик карандаша.

— За это время записей немного. Сезон раскопок тогда еще не начался. — Она искоса взглянула на него, словно сомневаясь, имеет ли он представление об археологии. — Честно говоря, я так и не знаю, почему он остался на Крите.

«Ты не поверишь, если узнаешь», — подумал Грант.

Но ограничился невнятным ответом.

— Вот, что-то есть. — Она придержала страницу, и рукав ее платья задел руку Гранта. — Девятьсот драхм двадцать первого марта. Все, что тут сказано, — «приобретение для музея». Подписано директором.

— Там не указано, где он это купил?

Она развязала вторую папку и вытащила ворох корешков квитанций, купонов, бланков и чеков.

— Тут все кое-как. Когда пришли немцы, наши сотрудники не успели разложить. — Она порылась в бумагах и взялась раскладывать их, словно крупье. Несмотря на ее типично учительскую внешность, ногти у нее были накрашены ярко-красным лаком. — Нет… не то… не то… А это что?

Поверх стопки бумаг она положила плотный листок кремового цвета. Чек был выписан темно-синими чернилами на английском и на греческом:

«Глиняная табличка позднеминойской эпохи (фрагмент), происхождение неизвестно. 900 драхм».

Верх страницы был украшен логотипом с завитушками и причудливыми узорами:

«Элиас Молхо, продажа антиквариата».

Ниже стоял адрес.

— Не на блошином рынке купил. — Грант пощупал жесткую бумагу. — Вы знаете, где этот магазин?

Грант оставил Рида за баррикадой из книг, а сам поехал на автобусе в центр города. Карты у него не было, но он провел в Греции достаточно времени и привык, подобно местным жителям, спрашивать дорогу у каждого газетного киоска. Постепенно ответы, которые он получал, менялись — от едва заметного кивка до четкого сигнала полного признания. Эти сигналы достаточно быстро привели его на тихую, немного затрапезную улочку, застроенную видавшими лучшие дни магазинами. На стенах зданий до сих пор виднелись щербины от пуль, но сейчас уже было не понять, чьи они — фашистские, коммунистические, местные, иностранные. Наверное, и сами жители уже запутались. В конце улицы детишки пинали футбольный мяч, используя платан вместо ворот, тощий рыжий котенок на ступеньках закрытой булочной ловил свой хвост. Больше никого на улице не было.

Грант нашел указанный на чеке адрес — дом двадцать три. Да, это тот самый магазин: вывеска над дверью по-прежнему гласила: «Элиас Молхо, продажа антиквариата», но буквы давно выцвели, и никто не удосужился их покрасить. Сам магазин превратился в портняжную мастерскую. Грант заскрипел зубами.

За спиной он услышал шлепанье бегущих ног. Обернувшись, он увидел, как по улице к нему торопится человек. Внимание Гранта привлекли две вещи — во-первых, мужчина был босиком, а во-вторых, в руке он держал нечто, напоминающее бутылку водки, заткнутую тряпицей. Грант потянулся к «уэбли», но мужчина едва обратил на него внимание. Он миновал Гранта и побежал дальше.

Дети, которые только что весело пинали мячик, вдруг куда-то исчезли. На улице остались только бегущий человек и Грант. Грант не знал ни кто это, ни почему он бежит, но во время войны повидал немало подобных сцен и сразу понял, что беда не заставит себя долго ждать. Он взбежал по лестнице и проворно вошел в лавку портного — как раз в тот момент, когда из-за угла выскочил американский армейский джип, в котором сидели греческие солдаты.

Сутулый старик поднял взгляд от газеты на вошедшего Гранта. Вдоль стен пылились вешалки с пиджаками и фланелевыми брюками. Джип с ревом пролетел мимо.

— Мне нужен мистер Молхо, — произнес Грант на греческом.

Старик посмотрел на него долгим проницательным взглядом.

— Мистера Молхо здесь нет.

Он говорил медленно, выделяя каждое слово. Может быть, он был стар, но в его карих глазах Грант заметил такой огонь, который показывал — у старика еще немало сил. Вдали раздался визг тормозов, крики и звуки выстрелов.

— Вы знаете, куда он уехал?

— Далеко. — Старик взял портняжную ленту и круглый мелок и вышел из-за прилавка. — Может быть, вам нужен костюм?

В его взгляде читалось, что Гранту костюм не помешал бы.

— А куда уехал? — Грант прислонился к витрине, на которой были разложены галстуки. — Мне надо его найти.

— Он уехал далеко, — повторил портной. — Еще во время войны. Совсем уехал отсюда.

Он хлопнул портновской лентой. Грант понял, что ничего не добьется.

— Если вдруг он вернется, передайте ему вот это…

На стойке лежал блокнот. Грант взял карандаш и написал свое имя и адрес отеля — на греческом, заглавными буквами. Он толкнул блокнот к портному. Тот отшатнулся и опустил взгляд. Руки, нервно двигаясь, заплели ленту в запутанный клубок.

— Вы не понимаете. Он не вернется. Он был эврайос. Еврей. Он не вернется никогда.

— Это же тупик. Буквальный. — Мьюр ковырялся вилкой в куске баранины.

Из мяса вытекали жир и кровь. Ресторан при гостинице был абсолютно пуст. Грант, Рид, Марина и Мьюр величественно восседали в центре огромного обеденного зала, где толклось слишком много официантов; сплетничая и покуривая, они собрались у дверей кухни.

— Ей больше повезло. — Мьюр ткнул вилкой в сидевшую напротив Марину. — Показала свои прелести министру и все разузнала.

Марина ответила ему взглядом, полным с трудом сдерживаемого презрения, и потеребила ручку сумочки.

— Зимой сорок первого года только четверым археологам были выданы разрешения на раскопки минойских и микенских городищ. Одним из них был Пембертон…

— Знаем, знаем, — перебил ее Мьюр, жуя баранину.