Последний завет - Сэм Борн Страница 38

Мэгги поняла, что совершила ошибку, приехав сюда вместе с Ури. Не будь ее, не было бы и этого театрализованного представления. Они спокойно поговорили бы о деле. Мэгги осознала свою ошибку, но напор Шапиро ее вовсе не смутил. В ответ на его провокационный вопрос она лишь мягко улыбнулась.

— Акива… — заговорил Ури, нарушая возникшую в комнате паузу. — Мне очень нужно знать, чем именно был так озабочен отец в последние свои дни. Очень нужно.

— И для этого ты проделал такой длинный путь, Ури? Ты хочешь сказать, что причина озабоченности твоего отца и сейчас остается для тебя тайной за семью печатями? А не кажется ли тебе, дружище, что на этот вопрос тебе смог бы ответить любой сопливый мальчишка из детского сада? — Шапиро вновь демонстративно перевел взгляд на Мэгги. — Позвольте узнать одну вещь, мисс Костелло. Вот Ури говорит, что вы из Ирландии… Понятия не имею, к какой именно христианской конфессии вы себя, причисляете — к католической или протестантской, — но скажите мне вот что… Как реагируют протестанты на взрывы, которые устраивают в их кварталах боевики ИРА чуть не каждый день? Может быть, они говорят им: «Ну хорошо, хорошо, забирайте себе Белфаст, черт с ним! Разделите его как хотите и отдайте нам то, что вам не нужно. А пока вы этим занимаетесь, киньте клич по своим католическим собратьям, которые сбежали из этой страны в течение последних ста с лишним лет, — пусть возвращаются, мы с радостью освободим для них свои дома!»? Может быть, так? Скажите прямо — хоть один протестант настроен подобным образом в Северной Ирландии? А?

— Акива… я пришел к тебе, чтобы поговорить о моем отце…

— А вот наш премьер и его приспешники, да будь они прокляты во все времена, рассуждают именно так, мисс Костелло! Каждому вонючему палестинцу, дед которого хоть разок помочился в придорожной канаве в Яффе, они готовы предоставить любой особняк по выбору в Тель-Авиве! Каково? И разумеется, они готовы отдать арабам пол-Иерусалима. А позвольте-ка поинтересоваться у вас, мисс Костелло… Вот вы приехали сюда по зову американского правительства… помогаете нам, нерадивым… стало быть, хорошо разбираетесь в спорных вопросах… Позвольте поинтересоваться: сколько раз Иерусалим упоминается в Коране? Пожалуйста, я слушаю ваши версии.

Ури все больше мрачнел, но молчал.

— Господин Шапиро, дело в том… — начала было Мэгги.

— Не знаете! — торжествующе воскликнул тот. — Ну, тогда разрешите мне расширить ваш кругозор. Ни разу! Ни единого раза город Иерусалим не упоминается в так называемой священной книге Коран. — Для пущей убедительности он свел в кружок большой и указательный пальцы на левой руке и продемонстрировал их Мэгги. — Мы, евреи, молимся о возвращении нам Иерусалима трижды в день на протяжении двух тысячелетий… Без выходных и перерывов на обед… Все наши синагоги — от Дублина до Нью-Йорка — мы строим так, чтобы они смотрели на восток — в сторону Иерусалима. Мы говорим Всевышнему: пусть отнимется у нас язык, пусть отсохнут наши члены, если мы позабудем о священном Иерусалиме! И что же получается? Теперь мы отдаем его добровольно? Мы преподносим его на широком блюде! И кому?! Арабам! Которым сто лет он был не нужен, про который они ничего не знают и знать не хотят!

Шапиро весь побагровел и подался вперед, почти ложась грудью на стол. При этом палец его, словно дуло револьвера, был направлен Мэгги точно между глаз.

— Так о чем мы, господа?.. Ах да, я охотно расскажу тебе, Ури, чем был так озабочен твой отец в свои последние дни, раз тебе самому это почему-то неведомо. Он был озабочен тем, что на его глазах готовилось — и продолжает готовиться, кстати, — самоубийство еврейского народа. Вот чем он был так озабочен и вот чему он всеми силами пытался воспрепятствовать!

Ури поднял руку. Совсем как школьник, который просит у учителя разрешения сказать слово. Мэгги видела, что Ури не без труда, но владеет собой и воздерживается от того, чтобы высказать свои собственные убеждения, которые, мягко говоря, не совпадали ни с отцовскими, ни с убеждениями Шапиро. То ли у него сейчас не было желания вести идеологический спор, то ли Шапиро и так знал, каких взглядов придерживается сын его давнего соратника. В любом случае Мэгги была благодарна Ури. Им необходимо было добиться от Шапиро того, ради чего они к нему приехали. А добиться этого можно было лишь при условии его искреннего желания помочь им.

— Он намекнул матери, что увидел или узнал нечто очень важное, — сказал Ури. — Что-то такое, что, по его словам, было способно изменить мир. Ни много ни мало. Ты знаешь, о чем идет речь?

Шапиро взглянул на Ури, и голос его несколько смягчился.

— Все последние недели мы тесно общались с твоим отцом и…

— Я говорю о последних днях. Мать говорит, что в последние три дня его будто подменили…

— Твой отец умел хранить тайны, Ури. Подумай хорошенько: если он сам не рассказал тебе ничего, значит, у него были для этого причины, не так ли?

— Какие, например?

— Как сказано в псалмах? «Яко отец милует сынов своих, так и Господь милует всех, убоявшихся Его».

— А при чем здесь псалмы?

— Твой отец любил тебя и хотел уберечь от беды. Вот тебе и причина.

— Стало быть, он думал, что, если посвятит меня в свою тайну, это навлечет на меня опасность?

— Он любил тебя, Ури. Кому, как не тебе, об этом знать.

— А как же тогда быть с моей матерью? Он тоже пытался защитить ее и ничего не рассказывал ей. Но посмотри, чем все кончилось…

— А ты уверен в том, что он ей ничего не рассказывал, Ури? Уверен?

Тот задумался и в конце концов вынужден был покачать головой. А Мэгги решила про себя, что миссис Гутман вполне могла что-то такое узнать накануне вечером, буквально за несколько часов до своей гибели. Может, она потом бросилась к телефону, а убийцы перехватили звонок?.. А может, еще проще: узнав тайну мужа, она преисполнилась такого ужаса или отчаяния, что все-таки — несмотря на все, что говорил Ури, — наложила на себя руки… Почему бы и нет? Вопрос — что это была за тайна…

— Видишь ли, Ури, дружище, у Всевышнего всегда был и есть свой план в отношении евреев. Разумеется, мы о нем можем лишь догадываться, ибо пути Господни неисповедимы. Но он время от времени намекает нам на него различными способами. Это даже не намеки… Проблески намеков, которые мы наблюдаем то тут, то там — в истории, в различных событиях, черпаем из книг и других доступных нам источников. И часто эти намеки принимают форму божественных чудес. Вам это тоже должно быть понятно, мисс Костелло, не так ли? Бог вершит чудеса — это аксиома. И если мы посмотрим на историю еврейского народа, то вся она — сплошная череда чудес…

Мы пережили величайшую гуманитарную катастрофу в истории человеческой цивилизации — холокост. И что же? Сколько времени прошло после него, прежде чем нам воздалось за мучения? Три года. Всего три года! С нацизмом было покончено в сорок пятом, а уже в сорок восьмом на карте мира появилось Государство Израиль — страна, о которой мы грезили на протяжении двух тысячелетий, находясь в далекой ссылке, претерпевая мытарства и гонения… И вот мы вернулись на свою священную землю, которую Господь завещал Аврааму почти четыре тысячи лет назад! Вы понимаете, мисс Костелло? Представьте, что вы влачились по пустыне много дней и ночей… без крошки пищи… без глотка воды… и вдруг вползли в прохладу «Макдоналдса»! Самый черный час в жизни еврейского народа сменился самым светлым часом!..