Блудная дочь - Лайза Джексон Страница 37

И голыми руками ее не возьмешь.

Глубоко вздохнув, Шелби спрыгнула с кровати, щелкнула выключателем портативного компьютера и мысленно перебрала в уме первоочередные дела. Прежде всего – поискать в сети что-нибудь об этом частном сыщике, Билле Левинсоне, армейском приятеле Нейва. Не бог весть что за начало, но надо же с чего-то начинать! За десять лет свободы Шелби привыкла к самостоятельности и терпеть не могла, когда кто-то за нее решал, что ей делать и с кем сотрудничать. Кроме того, надо продолжить поиски доктора Причарта и всех, кто с ним связан, – родных, коллег-врачей, медсестер. А еще ведь есть адвокат отца – как там его звали? Оррин Филкинс, кажется. Или Филмор?

Шелби вспомнилось, как отец шелестел бумагами в ящиках письменного стола, разыскивая свое завещание. С быстротой молнии она вылетела из спальни и бросилась в отцовский кабинет, где еще витал дымок утренней сигары. Судьи поблизости не было – вот и отлично. Хотя, по совести сказать, Шелби не видела причин стыдиться. Отец десять лет ее обманывал, отнял у нее целую жизнь – жизнь ее дочери! – а она не вправе даже заглянуть к нему в комнату? Нет, если судья застанет Шелби у себя в кабинете, она краснеть не станет. Что заслужил, то и получил.

Вот почему без всяких угрызений совести она открыла один за другим все ящики стола и обшарила их в поисках документов. Но тщетно. Шелби огляделась в поисках картотеки, или записной книжки, или еще каких-нибудь бумаг, где можно найти имя или название адвокатской конторы. Взгляд ее упал на изящное бюро вишневого дерева. Шелби подергала верхний ящик – заперто. Снова оглянулась вокруг. Ага! На хрустальном подносике рядом с ящиком для сигар лежит кольцо с ключами. На этот раз Шелби ощутила легкий укол совести, но, отмахнувшись от него, принялась подбирать ключи.

Подошел только четвертый. Взору Шелби открылся ряд коричневых кожаных папок: некоторые, судя по виду, были старше ее самой.

Из-за приоткрытой двери доносилось звяканье тарелок; Лидия готовила обед, напевая себе под нос песенку – старую испанскую колыбельную, которую Шелби много раз слышала в детстве. За окном Шелби почудилось какое-то движение; она встрепенулась, но тут же успокоилась – это всего лишь Пабло Рамирес, пожилой садовник, подстригает клумбы. Судьи по-прежнему не видать.

С гулко бьющимся сердцем, стараясь унять дрожь в руках, Шелби взялась за первую папку.

– Здесь должно быть что-то важное, – – сказала она себе... и вдруг замерла, не веря своим глазам.

На папке стояло имя ее матери.

– Господи, это еще что такое?

Дрожащими руками Шелби перебирала папки, одну за другой. Во рту у нее вдруг стало сухо и горько: она поняла, что это такое. Досье на всех родных и друзей судьи, на всех, кто когда-либо на него работал – и не только.

Коул, Элизабет. Ее дочь!

Все папки были надписаны:

Жасмин Коул

Руби Ди

Роман Эстеван

Нелл Харт

Росс Маккаллум

Мария Рамирес

Пабло Рамирес

Нед Причарт

Невада Смит

Педро Васкес

Словно поголовная перепись населения Бэд-Лака.

Шелби вдруг ощутила себя в родном доме незваной пришелицей. Казалось, она стоит на пороге какой-то темной бездны: шаг-другой – и сорвется в неведомую, опасную глубину. А в следующий миг на одной из папок в глаза ей бросилось собственное имя.

Значит, отец и на нее завел досье?

– Папа, как ты мог! – в отчаянии прошептала она.

Послышался звук отворяемой задней двери, а вслед за тем – голос отца. Что-то негромко сказав Лидии, судья неторопливо зашагал к своему кабинету. Его размеренные неровные шаги и постукивание трости вывели Шелби из столбняка: она выхватила из ящика три папки (больше нельзя, он может заметить, что папок не хватает!), бесшумно закрыла и заперла бюро, положила ключи на прежнее место и, крадучись, выскользнула из кабинета. Да, она готова встретиться с отцом лицом к лицу, но вовсе незачем без нужды дразнить гусей. Ни к чему судье раньше времени узнавать о том, как настойчиво Шелби рвется к цели. О том, что она готова без устали копаться в грязном семейном белье, шарить в личных бумагах отца, весь дом перевернуть вверх дном, лишь бы узнать, что сталось с ее дочерью.

Неровные шаги приближались.

Вот черт!

Сунув папки под мышку, Шелби бросилась наутек. Чтобы избежать встречи с судьей, она метнулась в кладовку, пробежала через столовую и гостиную в холл и пулей взлетела по парадной лестнице. Здесь ее застиг голос отца; Шелби замерла, боясь шевельнуться, боясь даже вздохнуть. Сквозь высокие окна над двойными парадными дверями ей виден был сад – тенистые деревья, пышная пестрота клумб, яркая зелень, удивительная для такой жары. Поливальные автоматические устройства мерно вертелись, щедро разбрызгивая алмазные капли драгоценной влаги. Все как обычно. Только ее жизнь летит кувырком.

– Знаешь, я о ней беспокоюсь, – послышался снизу голос судьи. – Шелби сейчас поглощена своей идеей и убеждена, что никому не может доверять.

– А разве она не права? – мягкий грудной голос Лидии.

– Разумеется, нет! – досадливо фыркнул судья. – Хочу тебя попросить: присматривай за ней, когда меня нет рядом.

– Она уже не девочка.

– Знаю, знаю! Но Росс Маккаллум вернулся.

– Dios! – выдохнула Лидия. – Этот человек... он... elDiablo! [12]

– Вот именно. Дьявол во плоти.

Он помолчал. Шелби напряженно прислушивалась, боясь упустить хоть слово.

– Да уж, выбрала дочка время, чтобы наведаться в родные места! – проворчал наконец судья.

– А мне думается, оно и к лучшему, – мягко возразила Лидия. – Да и вам, судья, пора бы рассказать ей правду.

– Ты так считаешь?

Шелби крепче сжала папки. Сердце ее билось отчаянно, мешая вслушиваться в разговор. Что это значит? О какой такой «правде» говорит Лидия? Выходит, экономка тоже в сговоре? Прислонившись к перилам, Шелби разглядела внизу серебристые носки ковбойских сапог отца.

– Si'. Так будет лучше. Слишком уж много тайн в доме Коулов.

«Это уж точно!» – заключила Шелби и сделала мысленную зарубку: поговорить с Лидией.

– Поверьте моему слову, судья. Лучше, чтобы девочка узнала правду.

Итак, экономка – женщина, заменившая Шелби мать, – знает о ее семье куда больше, чем сама Шелби. Острая боль пронзила сердце. Отцу Шелби не доверяла никогда; но от Лидии – женщины, которая пела ей колыбельные, утешала в детских печалях, смазывала йодом разбитые коленки и утомляла бесконечными советами и нравоучениями, – она не ждала предательства. Но, выходит, и экономке доверять нельзя. Как и судье. Кбму же тогда верить? На кого положиться?