Призрак Оперы - Гастон Леру Страница 36

Кристина покачала головой:

– Нет, против Эрика ничего нельзя сделать. От него можнотолько убежать!

– Тогда почему, если вы могли убежать от него, вы вернулисьобратно?

– Потому что должна была сделать это. Вы поймете это, узнав,как я покинула его дом.

– О, я ненавижу его! – закричал Рауль. – А вы, Кристина?Скажите мне… Скажите мне это, чтобы я смог дослушать конец этой невероятнойистории. Вы его тоже ненавидите?

– Нет, – ответила она просто.

– Тогда почему вы говорите все это? Вы, очевидно, любитеего, и ваш страх, ваш ужас – все это любовь особого рода. Рода, которого вы недопускаете, – с горечью произнес Рауль. – Любовь, которая вызывает нервнуюдрожь, когда вы думаете о ней. Можно представить – мужчина, который живет вподземном дворце. – И он засмеялся презрительно.

– Вы хотите, чтобы я вернулась? – спросила она резко. –Будьте осторожны, Рауль. Я уже сказала, что если опять окажусь там, то обратноне вернусь никогда.

Воцарилась напряженная тишина.

– Прежде чем я отвечу, – сказал наконец Рауль медленно, – яхотел бы знать, какие чувства вы испытываете к нему, поскольку вы не ненавидитеего.

– Ужас! – воскликнула Кристина и произнесла это слово такгромко, что оно утонуло в воздухе ночи. – Это самое худшее, – продолжала она срастущей напряженностью, – он страшит меня, но я не ненавижу его. Да и как ямогу ненавидеть его, Рауль? Представьте, каким он был, на коленях, в своемподземном доме у озера. Он обвинял, проклинал себя, просил меня простить его.Он признался в обмане. Сказал, что любит меня. Он положил к моим ногам своюогромную, трагическую любовь. Он похитил меня из-за любви, но он уважал меня,раболепствовал передо мной, он жаловался, плакал. И когда я встала и сказалаему, что могу лишь презирать его, если он немедленно не вернет мне свободу, ябыла удивлена, услышав от него предложение: я могу уйти, когда мне захочется.Он хотел уже показать мне таинственную тропинку. Но он тоже встал, и тогда японяла, что, хотя он не ангел, дух или привидение, он все же Голос, потому чтоон запел! И я стала слушать», и осталась.

Мы ничего не сказали больше друг другу в тот вечер. Он взяларфу и начал петь мне любовную песню Дездемоны. Моя память, напомнившая мне,как пела ее я сама, заставила меня устыдиться. Музыка обладает магической силойустранять все во внешнем мире, за исключением звуков, которые проникают прямо всердце. Мое странное приключение было забыто. Голос опять пробудил меня кжизни, и я следовала за ним, восхищенная, в его гармоническое путешествие. Япринадлежала к семье Орфея! Я прошла через горе-радость, мученичество,отчаяние, блаженство, смерть, триумфальные свадьбы. Я слушала. Голос пел. Онпел какие-то незнакомые мелодии, и эта музыка создавала странное впечатление нежности,томления и покоя, волновала душу, постепенно успокаивая ее, вела на порогмечты. Я заснула.

Проснулась я в кресле в простой маленькой спальне с обычнойкроватью из красного дерева. Комната была освещена лампой, стоявшей намраморной вершине старого, времен Луи-Филиппа, комода. Где я теперь? Я провеларукой по лбу, будто хотела отогнать дурной сон. К сожалению, не потребовалосьмного времени, чтобы понять: я не сплю. Я была заключенной и из спальни моглавыйти только в очень уютную ванную с горячей и холодной водой. Вернувшись вспальню, я увидела на комоде записку, написанную красными чернилами. Если уменя и были какие-либо сомнения относительно реальности того, что произошло,эта записка полностью их развеяла.

«Моя дорогая Кристина, – говорилось в ней, – вы не должныбеспокоиться о вашей судьбе. В мире у вас нет лучшего или более уважающего васдруга, чем я. В настоящее время вы в этом доме одни, в доме, которыйпринадлежит вам. Я ушел сделать кое-какие покупки и, вернувшись, принесупростыни и другие личные вещи, которые вам, возможно, понадобятся».

«Совершенно ясно, я попала в руки сумасшедшего! – сказала ясебе. – Что станет со мной? Как долго этот негодяй намеревается держать меня вэтой подземной тюрьме?» Я бегала по комнате в поисках выхода, но не нашла его.Я горько упрекала себя за глупое суеверие и невинность, с которой я принялаГолос за Ангела музыки, когда слышала его через стены моей артистическойкомнаты. Любой, позволивший себе подобную глупость, мог ожидать ужасныхкатастроф и знать, что полностью заслужил их. Я чувствовала себя так, словноисхлестала сама себя. Я смеялась и плакала одновременно. Именно в такомсостоянии нашел меня Эрик, когда вернулся.

Постучав три раза о стену, он спокойно вошел через дверь,которую я не смогла обнаружить. В руках у него был ворох коробок и пакетов. Онне спеша положил их на кровать, пока я ругала его и требовала, чтобы он снялсвою маску, если по-прежнему утверждает, что она скрывает лицо благородногочеловека. Он ответил с большим самообладанием: «Вы никогда не увидите лицаЭрика».

Затем Эрик сделал мне выговор за то, что я до сих пор еще неумылась и не причесалась, и соизволил проинформировать меня, что уже два часапополудни. Он дает мне полчаса, сказал он, заводя часы, и затем мы пойдем встоловую, где нас ждет отличный завтрак. Я была голодна. Хлопнув дверью, япошла в ванную комнату, приняла ванну, предусмотрительно положив рядом с собойножницы: я решила убить себя, если он вдруг перестанет вести себя какблагородный человек.

Холодная вода в ванне улучшила мое состояние. Я благоразумнорешила больше не оскорблять Эрика, даже польстить ему, если необходимо, внадежде, что он, возможно, скоро освободит меня. Эрик сказал, что хочетуспокоить меня, рассказав о своих планах в отношении меня. Он слишкомнаслаждался моим обществом, чтобы лишить себя его немедленно, как сделал этонакануне, увидев на моем лице выражение страха и возмущения. Я должна понять,сказал он, что нет никаких оснований бояться его. Он любит меня, но будетговорить об этом только тогда, когда я разрешу это. Остальное время мы будемуделять музыке.

«Что вы имеете в виду под остальным временем?» – спросила я.– «Пять дней», – ответил Эрик. – И после этого я буду свободна?» – «Вы будетесвободны, Кристина, потому что за эти дни вы научитесь не бояться меня, и тогдавы вернетесь, чтобы увидеть вновь бедного Эрика».

Он сказал эти последние слова тоном, который глубоко тронулменя. Мне послышалось в нем такое отчаяние, что я посмотрела на прикрытоемаской лицо своего похитителя с состраданием. Я не могла видеть за маской егоглаза, и это усиливало странное чувство тревоги, возникшее у меня, особеннокогда я заметила одну, две, три, четыре слезы, сбежавшие вниз на край его плащаиз черного шелка.

Эрик жестом пригласил меня к столику в центре комнаты, гдепрошлой ночью играл для меня на арфе. Я села, чувствуя себя сильнообеспокоенной, но с аппетитом съела несколько раков и куриное крылышко, запиваявсе это токайским вином, которое он лично привез из подвалов Кенигсберга,которые часто посещал Фальстаф. Однако сам Эрик не ел и не пил. Я спросила,какой он национальности и означает ли имя Эрик, что он скандинавскогопроисхождения. Он ответил, что у него нет ни имени, ни родины и что он взял этоимя случайно. Я поинтересовалась, почему, если он любит меня, он не нашелдругого способа сообщить мне это, кроме как забрав в подземелье и заключив втюрьму.