Заповедное место - Фред Варгас Страница 35

— На первый взгляд — да.

— Я покажу вам фото покрупнее, комиссар.

Он показал еще штук пятнадцать фотографий, и каждая в точности воспроизводила кровавый кошмар, который Адамберг и его люди увидели в Гарше. Конрад Плёгенер вел более скромную жизнь, чем Пьер Водель, у него не было ни рояля, ни ковров.

— Мне удача не так улыбалась, как вам. Zerquetscher не оставил здесь никаких следов.

— Zerquetscher можно перевести как «Дробильщик», — перевел Данглар, для убедительности выкручивая себе пальцы. — Или «Кромсатель».

— Ja, — подтвердил Тальберг. — Это здешние жители прозвали его Zerquetscher. Вы же знаете, как они любят придумывать всякие прозвища. Нам удалось обнаружить только отпечатки горных ботинок. Я нахожу большую вероятность, что у вас действовал тот же самый Zerquetscher, хотя крайне редко бывает, чтобы убийца занимался своим делом за границами родной страны.

— Вот именно. Скажите, убитый был чистокровный австриец? Без французской примеси?

— Я только что озаботился это проверить. Плёгенер был абсолютный австриец, родом из городка Маутерн в Штирии. И это уникальный случай, потому что никто не бывает кем-то чистокровным, вот моя бабушка произошла из Румынии, и у каждого то же самое. А Водель действительно был французом? Может, его фамилия раньше звучала как «Пфаудель», или «Ваудель», или что-то наподобие?

— Нет, — сказал Адамберг. Он сидел, подперев кулаком подбородок: казалось, эта новая загадка повергла его в полную растерянность. — Мы уже исследовали три четверти его личного архива, но не обнаружили никаких связей с Австрией. Хотя постойте, Тальберг, кое-что все же есть: если это и не имеет прямого отношения к Австрии, то, во всяком случае, связано с немецким языком. Похоже, у него был длительный роман с некой фрау Абстер из Кёльна.

— Значит, Абстер. Записываю. Посмотрю в его интимных бумагах.

— Водель написал ей письмо по-немецки и велел отправить после его смерти. Дайте мне минутку, оно где-то здесь.

— Я помню текст наизусть, — сказала Фруасси. — Bewahre unser Reich, widerstehe, auf dass es unantastbar bleibe.

— А дальше — Kiss Love, русскими буквами.

— Записываю. Немного выспренно, на мой взгляд, но французы часто бывают вечнолюбивые, в противоположность тому, что о них думают. Итак, мы имеем некую фрау Абстер, которая режет своих бывших любовников на кусочки. Это, конечно, шутка с моей стороны.

Адамберг подал знак Эсталеру, и тот сразу же вышел. Эсталер был лучшим специалистом по кофе во всей Конторе, он знал, кто предпочитает кофе без сахара, а кто — с молоком, кто любит покрепче, а кто — послабее. Знал даже, что Адамбергу нравится пить из чашки с толстым краем, на которой нарисована оранжевая птица. Вуазне, орнитолог-любитель, пренебрежительно говорил, что эта птица не похожа ни на одну из реально существующих и что именно так у людей возникают неверные представления о природе. Старательно запоминая вкусы своих коллег, Эсталер вовсе не стремился угодить им — просто ему страшно нравилось вникать в разные технические детали, сколь бы мелки и многочисленны они ни были: возможно, именно это повышенное внимание к частностям мешало ему понять целое. Вскоре он вернулся с подносом, и каждый получил свой любимый кофе, а в это время венский комиссар демонстрировал на экране схему человеческого тела без кожи: на схеме австрийские полицейские выделили черной краской места, больше всего пострадавшие от рук убийцы. В ответ Адамберг послал рисунок, сделанный им вчера, на котором наиболее и наименее пораженные участки тела были заштрихованы красным и зеленым.

— Я убежден, что оба дела надо расследовать вместе, комиссар.

— Я тоже убежден, — пробормотал Адамберг.

Отпив глоток кофе, он распечатал изображение человека без кожи, на котором были выделены те же самые места, что и на его рисунке, — голова, шея, суставы, ступни, большие пальцы рук, сердце и печень. Две схемы совпадали почти полностью. На экране вновь появилось лицо комиссара.

— Пошлите мне адрес этой фрау Абстер, мои люди навестят ее в Кёльне.

— В таком случае вы можете передать ей письмо Воделя.

— Точно, это было бы очень мило.

— Я посылаю вам копию. Только проявите деликатность, когда будете сообщать о его смерти. Я хочу сказать, что необязательно приводить подробности.

— Я всегда проявляю деликатность, комиссар.

— Кромсатель, — несколько раз задумчиво повторил Адамберг, когда видеоконференция закончилась. — Армель Лувуа — Кромсатель, Церкечер.

— Церкуэтчер, — поправил Данглар.

— Что вы скажете об этом лице? — спросил Адамберг, показывая подчиненным газету, которую положил на стол Данглар.

— На фотографиях для документов выражение лица у людей всегда бывает напряженное, застывшее, — сказала Фруасси: она следовала профессиональной этике, которая запрещала высказывать какие бы то ни было суждения о внешности подозреваемых.

— Верно, Фруасси, у него напряженное, застывшее лицо.

— Потому что он не отрываясь смотрит в объектив.

— И от этого стал похож на идиота, — согласился Данглар.

— А еще? Есть ли в этом лице что-то угрожающее? Вызывает ли оно у вас страх? Вот скажите, Ламар, вам хотелось бы столкнуться с ним в коридоре?

— Никак нет, комиссар.

Эсталер взял газету и стал сосредоточенно всматриваться в фотографию. Потом с разочарованным видом вернул газету Адамбергу.

— Ну что? — спросил комиссар.

— Я ничего такого не уловил. По-моему, самый обычный парень.

Адамберг улыбнулся и поставил чашку с блюдцем на поднос.

— Повидаюсь-ка я с доктором, — сказал он. — Пусть расскажет о воображаемых врагах Воделя.

Адамберг поглядел на оба часовых циферблата на своем запястье — часы показывали разное время — и, выведя среднюю величину, понял, что у него в запасе есть несколько минут. Подхватив Купидона, у которого после проведенной Керноркяном стрижки вид был какой-то чудной, Адамберг пересек большую комнату и подошел к коту, возлежавшему на крышке ксерокса. Он представил их друг другу и объяснил, что пес находится здесь лишь временно, если только его хозяин не умрет по милости негодяя, отравившего ему кровь. Развернув часть своего громадного туловища, Пушок соизволил взглянуть на перепуганного пса, который вылизывал часы Адамберга. Затем он снова положил огромную голову на нагретую крышку, давая понять, что, если его по-прежнему будут носить к миске и позволят лежать на ксероксе, остальное ему безразлично. При условии, конечно, что Ретанкур не заведет интрижку с этим псом. Ретанкур принадлежала ему, и он любил ее.