Маска ночи - Филип Гуден Страница 34

Что ж, я хотя бы не упал со сцены, как тогда, в «Глобусе». Я не опозорился, сорвав налаженный ход действия и превратив его в неожиданную комедию. Я с опаской попробовал пошевелить ногой.

– Позвольте мне взглянуть, Николас.

Это был Хью Ферн. Я не знал, что он рядом. На нем по-прежнему был его францисканский наряд, поскольку ему еще не раз предстояло выходить на сцену. Он протянул было руку к моей окровавленной рубашке.

– Моя рана от шпаги – только видимость, – сказал я. – А вот боль в ноге вполне ощутима. Как свидетельство моей неосторожности.

– Снова упали?

Я состроил гримасу: глупый актер, откровенно признающийся в своей глупости. Он ощупал мои ступню и лодыжку. Его прикосновение успокаивало. Боль потихоньку уходила. Все будет хорошо.

– Как все прошло? – спросил я. – Лучше ли это, чем вы ожидали, – играть перед публикой? Я вижу, вы сменили туфли.

– Спасибо за ваш совет насчет обуви, Николас. А что касается игры – я мог бы ею всерьез увлечься. Хотя тогда мне понадобился бы собственный костюм, а не Вильяма. Он со мной примерно одного роста или чуть повыше, но эта ряса слегка узковата в поясе.

– Ну, это, пожалуй, больше подходит монаху, – сказал я. – Они и не должны быть худыми. Они для этого слишком жизнерадостны.

Ферн закончил ощупывать мою ногу.

– Ничто не сломано.

– Это все, чем может утешаться моя гордость.

– Позже я поставлю припарку.

– Вы говорите как брат Лоренцо или как врач?

– Между этими двумя нет большой разницы в данном случае.

– Спасибо, кем бы из них двоих вы ни были, – ответил я, проникаясь симпатией к этому доброму человеку.

Со сцены до меня доносилось грозное осуждение Эскала, герцога Веронского, когда он приговаривает Ромео к изгнанию и, указав на тело Тибальта, заключает:

Ромео – прочь! Коль он отъезд затянет,

Здесь лишний час его последним станет. —

Труп унести! Ждать моего решенья.

Прощать убийство – то же преступленье.

В этом месте в действии был запланирован перерыв.

Публике оставалось размышлять над следующими вопросами: вступит ли в полную силу брак между Ромео и Джульеттой? Как избежит Ромео ссылки или, если его поймают в Вероне, смертного приговора? И что случится с молодыми влюбленными в конце?

В «Глобусе» мы скорее всего доиграли бы пьесу до конца без всякой остановки, но представление на постоялом дворе навязывает другие условия (часто имеющие отношение к продаже дополнительной выпивки зрителям во время антракта). Поэтому сейчас публика захлопала в ладоши и снова загудела. Мартовский дождь не охладил ее интереса.

Мои друзья толпой спустились со сцены, и некоторые подошли справиться о моем здоровье, поскольку они единственные, кажется, способны были судить, насколько болезненно и непреднамеренно было мое падение. Иные подошли в веселом расположении духа, но двое или трое – с искренней заботой. И то и другое по-своему было приятно, хотя я почти предпочитал тех, кто подтрунивает.

Кое-кто из зрителей тоже уже бродил за кулисами и под галереей, в надежде спрятаться от мороси. Слуги и мальчики на побегушках сновали вокруг, принимая и разнося заказы. Сьюзен Констант и ее кузина Сара сдержали свое слово. Я приметил их на некотором расстоянии вместе с госпожой Рут. К ним подошел Хью Ферн. Бледность лица Сары Констант оттеняла румянец кормилицы. Они взглянули в мою сторону, и я помахал рукой в приветствии – показать, что я оправился от своего падения, – но все четверо были увлечены беседой. Вне сомнения, они разговаривали о пьесе.

Неприязнь между двумя соседствующими тавернами, «Золотым крестом» и «Таверной», видимо, была не настолько велика, чтобы помешать Джеку Давенанту посетить спектакль во дворе своего конкурента, ибо я заметил, как он бродил невдалеке от кузин Констант. Он, как обычно, выглядел мрачным и качал головой из стороны в сторону, как будто прикидывая, скольких клиентов теряет.

К счастью, я уже не участвовал в действии. Меркуцио был мертв. Я сомневался, что смогу принять участие в джиге, которой закончится «Ромео и Джульетта», но, кроме этого, я ничего не потерял. В умелых руках Хью Ферна я быстро верну себе форму, чтобы сражаться и умирать дальше.

Я оглянулся в поисках доброго доктора и мельком увидел, как его серое платье и лысеющая голова исчезли в одной из кладовых, тянувшихся вдоль крытого коридора. Я слышал, как дверь крепко заперли. Тогда это не показалось мне странным.

Все актеры к этому времени уже ускользнули – чтобы слегка поправить свои костюмы, наложить последние штрихи грима, опрокинуть еще одну кружечку пива или освободиться от предыдущей где-нибудь в укромном уголке. Я остался в одиночестве.

Труба возвестила о начале второй половины пьесы.

Я прислонил голову к грязной белой стене. Со сцены я слышал голоса, ясные, но как будто доносившиеся издалека из-за полотна, закрывавшего задник помоста. Глаза мои невольно закрылись и не открывались до тех пор, пока боль в ноге не стала ощутимой. Тогда я открыл их и увидел Вильяма Шекспира, стоявшего передо мной. Сзади него был кто-то еще. Он говорил тихо, сознавая, что мы были всего в нескольких ярдах от сцены.

– Где доктор?

– Кто?

– Хью Ферн. Ты видел его?

– Что? Нет… Да, видел, он пошел туда несколько минут назад.

Я указал на кладовки. Шекспир отодвинулся в сторону и открыл моему взгляду своего спутника. Я удивился, узнав госпожу Давенант, хотя не так уж и сильно. Я неловко улыбнулся, не зная, что еще сделать, и чувствуя смущение от всего происходящего. Я заметил, как она посмотрела на мою окровавленную рубашку и быстро заключила, что кровь не моя.

Что-то было не так. Шекспир почти побежал по крытому коридору – а это был человек, почти все делавший неторопливо, – и стал вглядываться в каждую из маленьких каморок. Он потряс ручку одной из кладовок в дальнем конце и поспешил обратно ко мне.

– Она закрыта. Он там?

С моего языка чуть не сорвалось замечание о глупости его вопроса, так как, если Хью Ферн был в той комнате, он услышал бы всю эту суету снаружи и непременно отозвался бы, разве нет? И потом, зачем ему запираться изнутри? Но что-то сосредоточенное и напряженное в выражении лица Шекспира остановило меня.

– Он должен выходить на сцену через несколько минут, – сказал Шекспир. – Это моя вина.

– Он очень хотел играть, – возразил я.

– Я не это имел в виду, – ответил Шекспир почти резко.

Я поднялся со скамьи и пошел взглянуть сам, стараясь переносить вес тела на левую ногу. Если быть точным, там было штук шесть комнатушек, открывавшихся на правую сторону коридора. Я решил, что Хью Ферн зашел в последнюю из них, и, конечно же, ее дверь оказалась заперта, хотя я не мог понять зачем. Прочие двери были притворены или открыты настежь. Там висели неиспользованные костюмы и бутафория вместе со скарбом самого постоялого двора. В каждой комнате были маленькие зарешеченные отверстия, служившие скорее для вентиляции. Эти отверстия находились чуть повыше человеческого роста. Я приподнялся на цыпочки и попытался заглянуть в запертую комнату, но внутри было слишком темно, чтобы разглядеть что бы то ни было, а мое положение было слишком неудобным, чтоб оставаться в нем долго.