Алмазная колесница - Борис Акунин Страница 33

— Да! Вы не представляете, какая мерзость эта Самара! Аеё родители, братья! Скоты, сущие скоты! Пускай она меня не любит, пускай! Да изачем любить живой труп, выхаркивающий собственные лёгкие? Но я и с того светапротяну ей руку, я вытащу её из трясины… То есть вытащил бы…

Молодой человек простонал и затрясся так, что чёрная бумагазашуршала у него в руках.

— Она не получит деньги, потому что вы не сумеливзорвать мост? Или туннель? — быстро спросил Эраст Петрович, не сводя глазсо смертоносного свёртка.

— Мост, Александровский. Откуда вы знаете? Хотя какаяразница… Да, самурай не заплатит. Я погибаю зря.

— Значит, вы всё это из-за неё, из-за десяти тысяч?

Очкастый мотнул головой:

— Не только. Я хочу России отомстить. Гнусная страна,гнусная!

Фандорин опустился на скамейку, закинул ногу на ногу и пожалплечами:

— Большого вреда России вы теперь нанести не сможете.Ну, подорвёте вагон. Убьёте и покалечите сорок бедных пассажиров третьегокласса, а ваша дама сердца останется чахнуть в Самаре. — Он помолчал,чтобы молодой человек как следует вдумался, и энергично произнёс. — У меняесть идея получше. Вы отдаёте мне взрывчатку, и тогда девушка, которую вылюбите, получит десять тысяч. А уж Россию предоставьте её собственной судьбе.

— Вы меня обманете, — прошептал чахоточный.

— Нет. Даю слово чести, — сказал Эраст Петрович, итаким тоном, что не поверить было нельзя. На щеках бомбиста выступили пятнарумянца.

— Не хочу умирать в тюремной больнице. Лучше здесь,сейчас.

— Это как вам угодно, — тихо сказал Фандорин.

— Хорошо. Я напишу ей записку…

Юноша вытащил из кармана блокнот, лихорадочно застрочил внем карандашом. Свёрток с бомбой лежал на скамейке, теперь Фандорину ничего нестоило им завладеть, но инженер не тронулся с места.

— Только, пожалуйста, коротко, — попросилон. — Пассажиров жалко. Ведь для них каждая секунда мучительна. Не дайБог, кого удар хватит.

— Да-да, я сейчас…

Дописал, аккуратно сложил, отдал.

— Там имя и адрес…

Лишь теперь Фандорин взял мину и передал её в окно, подозвавжандармов. За ней последовали и остальные семь: очкастый осторожно брал их,подавал Эрасту Петровичу, тот спускал вниз.

— А теперь выйдите, пожалуйста, — сказалобречённый, взводя курок. — И помните: вы дали слово чести.

Эраст Петрович посмотрел в светло-голубые глаза юноши,понял, что уговаривать бессмысленно, и пошёл к выходу.

Почти сразу же за спиной грянул выстрел.

* * *

Домой инженер вернулся на исходе дня, усталый и грустный. ВМоскве на вокзале ему вручили телеграмму из Петербурга: «Всё хорошо что хорошокончается но нужен японец про десять тысяч надеюсь шутка».

Это означало, что платить самарской Belle Dame sans merci [1] инженеру придётся изсобственного кармана, но печалился он не из-за этого — из головы всё не шёлсамоубийца с его любовью и его ненавистью. А ещё мысли Эраста Петровича вновь ивновь возвращались к человеку, который придумал, как извлечь из чужой бедыпрактическую пользу.

От арестованного почтальона про этого человека выяснилинемного. Можно сказать, ничего нового. Где его, такого изобретательного,искать, было непонятно. Ещё трудней было предугадать, в какой точке он нанесётследующий удар.

В дверях казённой квартиры Фандорина встретил камердинер.Сегодня нейтралитет дался Масе особенно тяжело. Всё время, пока господинотсутствовал, японец бормотал сутры и даже пробовал молиться перед иконой, носейчас был само бесстрастие. Окинул Эраста Петровича быстрым взглядом — цел ли?Увидев, что цел, на миг зажмурился от облегчения и тут же равнодушно доложилпо-японски:

— Снова письмо от городского жандармского начальника.

Инженер, морщась, развернул записку, в которойгенерал-лейтенант Шарм настоятельно приглашал пожаловать к нему на ужин нынче вполовине восьмого. Записка кончалась словами: «А то я, право, обижусь».

Вчера было точно такое же приглашение, за недосугомоставленное без ответа.

Неудобно. Старый, заслуженный генерал. Опять же смежноеведомство, обижать нельзя.

— Помыться, побриться, смокинг, белый галстук,цилиндр, — кисло сказал инженер слуге. — Я ненадолго.