Ничего не бойся - Лиза Гарднер Страница 3

Среди детей, страдающих от невосприимчивости к боли, наблюдается высокий уровень смертности. Лишь немногие из нас доживают до зрелого возраста. Большинству требуется круглосуточный уход. В моем случае один генетик, пожилой мужчина без жены и детей, использовал кое-какие связи и забрал меня к себе домой, где я стала его любимой приемной дочерью, а также самым интересным предметом исследования.

Мой отец был хорошим человеком. Он нанял лучших сиделок, которые заботились обо мне двадцать четыре часа в сутки, а все выходные помогал мне привыкнуть к моей особенности.

Он научил меня, например, что если не можешь почувствовать боль, то должна найти другие способы выявления потенциальных угроз для своего физического благополучия. Еще маленьким ребенком я усвоила: кипяток равно опасность. То же самое и с раскаленной кухонной плитой. Любой предмет я должна сначала оценить заочно. Ни в коем случае нельзя брать его в руки, если он острый. Никаких ножниц. Никакой мебели с открытыми уголками. А также никаких котят, щенят и любой другой живности с клыками и когтями. Ходить – предельно осторожно. Не прыгать, не кататься на коньках, не качаться на качелях, не танцевать.

Если я шла на улицу, то обязательно надевала на голову шлем и всю остальную необходимую защиту. А по возвращении мои доспехи снимались, а тело подвергалось обследованию на наличие признаков повреждения. Однажды я пришла домой и только тут заметила, что лодыжка вывернута на полных сто восемьдесят градусов. Неудивительно, что я повредила все сухожилия, просто гуляя по саду. А в другой раз я явилась вся в пчелиных укусах: наткнулась на осиное гнездо и с наивностью, присущей пятилетней девочке, увлеченно смотрела, как эти забавные насекомые летают вокруг меня.

С возрастом я научилась самостоятельно производить собственные медицинские осмотры: каждое утро измерять температуру, чтобы понять, есть ли у меня жар, наличие которого, как правило, предупреждает о том, что организм борется с инфекцией; в конце дня осматривать каждый сантиметр кожи на предмет ушибов и порезов; затем глаза: красные глаза – плохой знак; потом уши: кровь в ушной раковине может свидетельствовать о разрыве барабанной перепонки и/или возможной травме головы; и, наконец, нос, рот, зубы, язык и десны.

Мое тело – мой храм, святилище, коему нужны постоянные внимание и забота. Отсутствие молекулярных каналов, направляющих электронные импульсы от нерва к мозгу, говорит о том, что мой организм не может сам о себе позаботиться. Поэтому эту заботу должна проявлять я. Люди с такой же особенностью, как у меня, не могут пользоваться осязанием. Вместо него мы вынуждены полагаться только на зрение, слух, вкус и обоняние.

– Победа духа над плотью, – часто повторял мой отец-генетик. – Нужно постоянно тренировать свой дух, чтобы одержать победу над плотью.

Когда мне удалось дожить до тринадцати и не умереть от теплового удара, внутренней инфекции или несчастного случая, отец смог продвинуться на шаг вперед в своих исследованиях. По статистике, во всем мире от невосприимчивости к боли страдают несколько сотен детей, но из них лишь сорок доживут до зрелого возраста. Изучение этих случаев открыло еще ряд негативных моментов неспособности чувствовать физический дискомфорт. К примеру, многие из таких детей имеют трудности при общении со сверстниками, замедленный эмоциональный рост и ограниченные коммуникативные навыки.

Приемный отец тут же произвел мою полную психологическую диагностику. Могла ли я проникнуться чувствами к окружающим? Распознать страдание на лице незнакомца? Адекватно реагировать на беды других людей?

В конце концов, если ты ни разу не плакала из-за пореза, будешь ли ты страдать, когда твоя шестнадцатилетняя лучшая подруга внезапно оборвет все связи и назовет тебя уродкой? Если ты можешь спокойно пройти несколько километров на сломанной ноге, сдавит ли твое сердце от боли, когда на свой двадцать третий день рождения получишь от родной сестры первое за долгие годы письмо со штемпелем из исправительного учреждения?

Если ты в жизни ни секунды не билась в настоящей агонии, что будешь испытывать, когда твой приемный отец, испуская последний вздох, сожмет твою руку и едва слышно прошепчет:

– Аделин… Это… Боль.

Когда я стояла на похоронах совсем одна, мне казалось, что я ее чувствую.

Тем не менее я дочь своего отца, дочь ученого, и понимаю, что нельзя ни в чем быть уверенной до конца. Я решила продолжить его дело: стала учиться по первоклассной докторской программе, ставить различные эксперименты и проводить исследования.

Боль стала делом всей моей жизни.

Весьма полезная специальность, и причин выбрать ее было предостаточно.

* * *

Когда я подъехала к дверям Массачусетского исправительного центра, сестра уже ждала меня. Я отметила время прихода, сдала сумочку в камеру хранения и встала в конец небольшой очереди, чтобы пройти через контроль. Двое охранников, Крис и Боб, приветствовали меня как старую знакомую. Боб проверил детектором мой медицинский браслет, то же самое он делал в каждый первый понедельник месяца. Затем Мария, третий сотрудник охраны, проводила меня в комнату свиданий. Сестра уже находилась там, она сидела на стуле, ее руки, как обычно, были в наручниках.

Мария кивнула, и я вошла в комнату – небольшое пространство восемь футов на восемь с двумя оранжевыми пластиковыми стульями и деревянным столом посередине. Шана, прямо как опытный преступник, сидела спиной к бетонной стене, которая должна была служить ей психологической защитой, и смотрела в коридор через единственное окошечко в двери.

Подвинув свободный стул, я села перед ней, спиной к выходу и к проходящим по коридору людям. Я медлила, пытаясь устроиться поудобнее и принять наиболее непринужденную позу. Прошла минута. Другая.

Сестра первая нарушила молчание:

– Сними пиджак.

Она сказала это чересчур отрывисто. Что-то разозлило ее. Скорее всего, еще задолго до моего визита, но это вовсе не означало, что на меня нельзя сорваться.

– Зачем? – В отличие от нее, я держалась намеренно спокойно.

– Черный тебе не идет. Сколько раз еще повторять? Он тебя старит.

И это я слышу от человека, одетого в грязно-синюю робу, с сальными волосами до плеч. Не говоря уже о горящих безумием глазах. Возможно, когда-то Шана и была симпатичной, но годы жизни в тяжелых условиях и нехватка солнечного света взяли свое.

Я все-таки сняла свой приталенный блейзер от Анны Тейлор и повесила на спинку стула, оставшись в сером джемпере. Сестра уставилась на мои руки, закрытые рукавами. Затем ее карие глаза буквально впились в мои, она сделала несколько вдохов, как бы принюхиваясь.

– Не чувствую запаха крови, – произнесла она наконец.

– К чему это разочарование в голосе?

– Послушай, я провожу в этой дыре двадцать три часа в сутки, пялясь на вонючие белые стены. Могла бы порадовать меня хотя бы легкими порезами.

Шана уверяет, что она может чувствовать боль вместо меня. Сестринская связь, этому нет научных обоснований. И все же было уже три случая, когда через пару часов после возвращения от нее я обнаруживала у себя на теле синяки и ссадины, о которых она меня предупреждала, хотя и не могла видеть их.