Скрижали бессмертных богов - Лариса Капелле Страница 3

В общем, несмотря на протесты Вестфорда, дело об убийстве господина Джошуа Пинскера было закрыто. Только одному человеку было известно больше, чем он говорил. Это был четырнадцатилетний сын угольщика, к которому обычно обращался мажордом, когда запасы угля истощались, а обычные поставщики не могли снабдить необходимым в максимально короткие сроки. Он не стал признаваться, что этим вечером уголь принес не он, а маленький мужчина со странным акцентом. За молчание ему было хорошо заплачено, безделушки, лежавшие на дне большой корзины, он выкинул в реку, а на сто фунтов его родители наконец смогли купить небольшой, но чистенький домик на западной окраине Лондона. А тайна гибели Джошуа Пинскера маленького сына угольщика совершенно не касалась. Господа жили в мире, в который доступа таким, как он, не было. А возможностью вырваться из черной клоаки лондонских трущоб пренебречь он не мог. У каждого была своя судьба, и раз так было написано, что Джошуа Пинскеру суждено умереть, значит, так тому и быть. Это мальчик твердо усвоил во время воскресных проповедей приходского священника отца Реджинальда. Значит, и никаких сожалений и угрызений совести быть не могло. Он просто стал орудием в руках Господа, в этом мальчик, ставший всего через несколько лет мужчиной, никогда не усомнился.

* * *

Наши дни, египетский курорт Шарм-эль-Шейх

Внимание расположившегося в холле четырехзвездочного отеля Вадима Головина привлекла странная парочка. Мужчина средних лет и среднего телосложения был явно растерян. Его выпуклые глаза слегка косили, и капельки пота проступили на лбу. Невооруженным глазом было видно, что он чувствует себя не в своей тарелке. Зато женщина вышагивала как на параде: высокая, пышногрудная, в обтягивающей крупные бедра и стройные ноги юбке. Только лицо было немного невыразительным. Впрочем, выражать что-либо этому лицу было незачем, мужчины вряд ли уделяли ему много внимания, предпочитая заглядываться на более аппетитные части тела. «Явно чужую бабу к себе приволок», – промелькнуло в голове Вадима. Но, бросив внимательный взгляд на спутницу семенящего с потерянным видом представителя сильной половины человечества, догадался: «Мужик проститутку снял, а что делать, не знает!» – усмехнулся Вадим. И тут же гордо распрямился. Он уж какую хочешь себе бабу найдет, а этот только за плату, и то за высокую!

Вадим зашел в свой номер и слегка сморщился. Ирина расположилась на постели в соблазнительной позе. Он не мог не признать, что белое кружевное белье на загоревшем теле выглядело эффектно. Но именно это его и начало раздражать в Ирине. Как ни странно, но в простой футболке она смотрелась бы в его глазах гораздо сексуальнее, чем в этой надуманной глянцево-журнальной обстановке. Ирина брала уроки сценического искусства и представляла свое будущее в двух вариантах: кинозвезды-телезвезды или жены богатого бизнесмена. Именно к таковым она и относила Вадима. Тому вначале все это польстило, но чем дальше, тем больше стало раздражать. Тем более к очень богатым отнести он себя не мог, и нравящийся Ирине образ жизни ему явно был не по карману.

В соседнем номере Мордэхай Фиркович уже отчаянно жалел о только что принятом решении. Снятая проститутка стояла посреди номера и, призывно улыбаясь, начала раздеваться. Он неловко засуетился.

– Не переживай, голубчик, – ласково произнесла женщина по-английски, заметив смущение мужчины, и подошла к нему поближе: – Какой секс предпочитаешь?

– Какой? – еще больше смутился Мордэхай.

– Все, что ты хочешь: классика, садо-мазо, можем поиграть, а можем сразу к делу приступить?

Но Мордэхай думал о чем угодно, но только не о видах возможного купленного наслаждения. Он уже проклинал себя за совершенную глупость. Какой черт его попутал? Но курортная атмосфера, горячий влажный воздух, незнакомые ароматы разбудили хорошо упрятанные за годы жизни инстинкты, о существовании которых он совершенно забыл. Сара ушла от него больше двух лет назад. Разочарование, горечь утраты так и остались надежно скрытыми где-то в глубине сердца. «Какой идиот! – промелькнуло в мозгу. – Решил заглушить эту боль шутовским кувырканием за приличную плату!» Ему стало противно. Он вновь взглянул на полураздетую женщину.

– Я ошибся, возьмите деньги и уходите, я передумал, – как можно тверже сказал Мордэхай и почувствовал невероятное облегчение.

– Ошибся, – растягивая слова, произнесла женщина. – Зато я не ошиблась.

Она подошла к нему совсем близко. Резкий и совсем не летний аромат ее духов буквально оглушил его. Он знал его, но никак не мог вспомнить название. Он сделал движение, чтобы отодвинуться, но женщина задержала его:

– Подожди секунду, я думаю, что неправильно будет брать с тебя за весь сеанс, возьму только половину, – нараспев произнесла она.

С этими словами она наклонилась к нему. Мордэхай отвернулся. Внезапно в его голове мелькнула смутная идея, что что-то тут было не так. И в этот момент он вспомнил название не дававшего ему покоя аромата: «Шалимар». Почему его насторожил этот аромат? Он попытался было понять. Дороговато для проститутки с египетского курорта, все-таки не Лазурный Берег? Он хотел было отшатнуться и получше рассмотреть женщину, но было уже поздно. Его оглушил резкий удар. Мордэхай пришел в себя связанным по рукам и ногам. Он попытался было шевельнуться. Но руки были странно тяжелыми, и никакого движения не получилось. Неужели ему что-то впрыснули в вену? И это средство явно обладало парализующим эффектом, потому что он с ужасом понял, что больше не чувствует собственного тела. Он попытался было пошевелить пальцем, но все было зря. Паника поднялась откуда-то изнутри и захватила все его существо. Он обратил беспомощный взгляд на проститутку. Она же стояла и изучающе его рассматривала. Еле ворочая языком, он спросил:

– Чего вы от меня хотите?

– Я думаю, ты догадался, – лениво растягивая слова, произнесла она.

Он отчаянно замотал головой.

– Не обманывай, не люблю лгунов, будешь врать, будет еще больнее, а станешь паинькой, отправишься на встречу с твоим господином быстро и легко.

Мордэхай собрал всю оставшуюся волю. Он должен был сопротивляться и умереть до того, как расскажет что-нибудь. Он молился об одном: «Хоть бы она допустила ошибку и убила меня раньше!» Лихорадочные мысли проносились в голове, но ни одной светлой идеи. Тогда, сосредоточив всю свою силу воли, он начал неожиданно умело сопротивляться отчаянному желанию рассказать все ему известное. Нес всякую нелепицу, но на прямые вопросы не отвечал. Но и его противница была не лыком шита. Она терпеливо выслушала его рассказ о детстве и голубях, потом покачала головой, сморщила лоб и, слегка надув губы, нараспев произнесла:

– Что ж, не хочешь по-хорошему. Придется по-плохому… – на этот раз по-английски она говорила без всякого акцента.

Вадим Головин в соседнем номере возмущался. Глухие стоны и вскрики, жужжание каких-то аппаратов, стук, словно переставляли мебель. «Вот козлы, трахаться даже по-нормальному не могут, развели катавасию!» Почему-то происходившее в соседнем номере его изрядно раздражало. Ирину же это нисколечко не смущало, она закончила листать глянцевый журнал и опять завела старую песню о главном на тему «давай поженимся». Этих разговоров Вадим терпеть не мог. Какой смысл двум нормальным, современным, самостоятельным людям обременять себя этими узами? Он попытался было сменить тему, но перевести на запасной путь Ирину не смог бы самый опытный и бывалый демагог. Она упрямо гнула свое, и ее доводы были убедительными. Раздраженный, мужчина выскочил из номера. Ирина, накинув легкий сарафанчик, последовала за ним. Она была полна решимости довести начатый разговор до конца. Уже на улице он, не зная почему, оглянулся на окна соседнего номера и в потрясении застыл. Все последующее происходило словно в замедленной съемке: резкий хлопок взрыва, звон разбивающегося стекла, крики, выбегающие из отеля люди с окровавленными лицами и руками, вой сирен, полиция, оцепляющая квартал. Ирина закричала, потянула изо всех сил его куда-то в сторону, а он послушно, как маленький ребенок, двигался за ней. Молодая женщина и подвела его к подоспевшей машине «Скорой помощи». Потом она что-то говорила, обнимала, плакала, обтирая тампоном с какой-то едкой жидкостью его лицо, израненные осколками руки, совершенно забыв про собственные царапины. Он послушно кивал головой, и одна-единственная мысль крутилась в голове заезженной пластинкой: если бы он опоздал на несколько минут, задержался, то этот день стал бы его последним днем. Вадим только сейчас понял, что только что заглянул в глаза собственной смерти…