Кровавая месть - Иоанна Хмелевская Страница 3

А вот зарабатывание денег ненавидел.

Танцевал он здорово, хотя этого занятия не любил. В бридж играл отлично, но на деньги — никогда, даже если ставки были грошовые. Слух Доминик имел абсолютный и голос вполне приличный, но пел неохотно, оперу вкупе с опереттой, театром, кино и прочими такого рода развлечениями не переваривал. Категорически не переносил он и никакого алкоголя, не питал склонности что бы то ни было мастерить по дому и с отвращением относился к женской декоративной косметике, поскольку презирал всякую искусственность и украшательство. Спорт был ему совершенно чужд.

Но более всего чурался он зарабатывать деньги.

Майка сногсшибательной красотой не блистала, была нормально красива, иногда очень даже красива, иногда так себе, но внутри у неё посверкивало нечто такое, что заставляло обращать на неё внимание. Доминик на шкале мужской привлекательности помещался как раз посерёдке: внешность приличная, физически развит и сложён нормально. А ещё было в нём так: необходимое НЕЧТО. Одним словом — прекрасная пара. Майка обращала на себя внимание мужчин, а к Доминику бабы липли как мухи.

А вот он к бабам совсем нет.

Был самым обыкновенным моногамным. Имелась у него одна баба, своя собственная, в своё время выбранная, и для него — единственная в мире, вне всякой конкуренции, просто единственная особь женского полу. Все остальные были людьми бесполыми, эдакий вид млекопитающих высшего порядка. Несъедобный и совсем не обязательно полезный.

За одиннадцать лет знакомства и десять в браке Майка успела в этом хорошенько убедиться и перестала жалеть обо всём, что отдала Доминику. Институт она окончила раньше него, хоть и была на два года моложе, отказалась от нескольких весьма выгодных предложений работы за рубежом и стала вкалывать на родине.

Иностранные языки она принялась осваивать в трёхлетием возрасте по абсолютной и весьма счастливой случайности. В их доме жили три семьи иностранцев, а все дети играли в одной и той же песочнице на огороженной площадке. Под окнами звонко разносились четыре языка: польский, английский, шведский и итальянский, впитываемые дружной детской командой самым загадочным образом и в самом невероятном темпе. Дополнительно Майка пропиталась ещё и французским, поскольку мамин брат весьма предусмотрительно женился. Тётя-француженка обожала детей и раз в несколько месяцев забирала племянницу погостить во Францию, по возможности подольше.

Оказалось, что у Майки прекрасные способности к языкам, хотя толку от них было что от козла молока. Разве что горькие слёзы да скрежет зубовный, когда приходилось отказывать иностранным акулам шоу-бизнеса на предложения сотрудничества в рекламно-оформительской области. Ни переводчицей, ни журналисткой Майка не стала, а по окончании Академии художеств занималась оформлением выставок, торжественных мероприятий, показов мод и прочих рекламных кампаний, будучи дизайнером по интерьерам. А ведь могла куда больше, могла в той самой Европе показать себя, да и подзаработать неплохо, а спать при этом побольше, чем два часа в сутки, как это приходилось делать на любимой родине. Но как же бросить недовольного Доминика с детьми, хотя обе бабушки и предлагали помощь.

Зато на своём поприще — проектировании очень хитроумных стальных конструкций — он был счастлив и прямо-таки фонтанировал гениальными идеями. Если бы ещё согласился на контракт в Австралии…

Фигушки, не согласился.

Ну и ладно. Майку он любил, может, даже слишком часто и энергично. Но у кого нет недостатков?

* * *

— Вот что я тебе скажу, — заявила Боженка, Майкина старшая на два года и лучшая подруга. — Ты бы присмотрелась к своему мужику. Я, конечно, не вмешиваюсь, но настоятельно советую.

— А в чём дело? — заинтересовалась Майка.

Боженка перевела дух, устроилась в старом кресле и огляделась:

— Найдётся что-нибудь выпить крайне вредное для здоровья? Не могу же я так, всухую, распространять грязные сплетни.

— Одно пиво. Ничего другого не держу, только зря добро переводить… Ну, понятно, кроме водки — водка может хоть сто лет стоять, ничего ей не будет, а вот любое вино киснет. Пиво пойдёт?

— Открытое имеешь в виду? Вино в смысле?

Майка кивнула, соскользнула с высокой табуретки у чертёжной доски и отправилась на кухню за напитком. Она обожала Боженку и её сплетни, поэтому ни полслова не вякнула, что пиво толстит, если, разумеется, при этом есть, а Боженка ела, да ещё как! Подруга — пышная брюнетка — имела как минимум одиннадцать кило лишнего веса, но была так хорошо сложена, что этот излишек почти её не портил. В конце концов, не каждый день случаются серьёзные поводы.

Дамы расположились в помещении, несправедливо называемом гостиной, которое в Майкином доме одновременно использовалось и как столовая, и как кабинет. Собственно кабинетная часть занимала приблизительно треть комнаты и состояла из компьютера с огромным монитором, принтера, чертёжной доски, бумаги самого разного размера и фасона и множества фотографий в коробках из-под обуви. Майка, как большинство талантливых дизайнеров, не умела создавать концепцию проекта на экране компьютера, ей для этого требовались рука и бумага. Да ещё чуток простора для размаха. Потом уже можно было задуманное обрабатывать на компьютере, менять, исправлять и добавлять детали. Остальное пространство комнаты занимали обеденный стол со стульями, диван, кресла, книжные полки, телевизор, а также весьма оригинальный предмет меблировки — колоссальный сервантобуфет для той посуды, что получше и не влезавшей в кухню. Всё это, вместе взятое, производило впечатление некоторой скученности, но другого выхода пока не было, так как детскую занимали дети, а в спальне Доминик почему-то упорно предпочитал спать, категорически возражая, чтобы работавшая по ночам жена светила ему лампой в глаза. А вот Майке домашние во время работы совсем не мешали, ей требовались только руки и глаза, остальное не имело значения. Дети были выдрессированы чуть ли не с рождения, телевизор смотреть могли, но в разумных пределах и без диких криков. Доминик вообще был весьма аккуратен.

— Ведь ты же вино любишь? — слегка удивлённо сказала Боженка вернувшейся с пивом Майке.

Та пожала плечами:

— Люблю, но без фанатизма. Опять же целую бутыль я одним махом не выдую, а она продержится только до завтра. Редко до послезавтра и редко какая. Доминик едва пригубит, а детям я, с твоего позволения, начну наливать лет эдак; через десять.

— Позволяю, — милостиво согласилась Боженка и открыла банку.

Майка подала ей стакан, также благосклонно принятый.

— Правильно, из банки неудобно. Ну, так вот. Я тебе битый час твержу про Доминика, а ты не реагируешь.

Честно говоря, Майке казалось, что они беседовали о разных более или менее приятных напитках, но, вспомнив начало разговора, отреагировала:

— Ага, мне надо на мужа посмотреть. Смотрю, каждый божий день смотрю. А что, он стал плохо выглядеть?

— Не придуривайся. Ты же дома смотришь, правильно?