Финт покойной тети - Юлия Павлова Страница 3

Григорий протянул руку, промямлил: «А как же… мое… юродивая, наркоманка, шлюха…» Папа резко повернулся к нему, и Григорий перестал перечислять оскорбления в адрес покойной Кати. Он только прошипел шепотом слово, и я поняла, какое именно, по реакции собаки. Йоркширка приподняла мордочку, прислушиваясь к своему имени. Катя назвала ее Стервой.

Вот в этот день я перешла от слез просто печали к слезам печали и радости. Девять дней мы отметили втроем — я и родители. Слишком неожиданным было завещание, и видеть никого не хотелось. Не хотелось делиться ни утихающим горем, ни радостью. Я в этот день вообще плохо что-либо соображала, приняла «лишнего» и хотела уехать на дачу, побыть в одиночестве. Мама мои чувства уважала, но в эту ночь рекомендовала остаться в квартире «во избежание материальных недоразумений».

Я люблю маму, но жить с нею тяжело. Она слишком властная. К тому же две проходные комнаты в «хрущевке» тоже не дают ощущения свободы. Я смирилась с нашей старой неуютной квартирой, но к хорошему привыкаешь моментально, поэтому, как только после похорон Кати разъехались друзья и родственники, я почувствовала, что Катина квартира — моя. Моя! Несмотря на то, что здесь погибла любимая тетя.

Квартира была роскошная. Две с половиной комнаты — в гостиной был отделен аркой альков спальни, Катя спала именно здесь. Вторая комната предназначалась больше для гостей. По-моему, именно во второй комнате спал Григорий, а совсем не с тетей в одной кровати. Большая кухня-столовая, ванная комната с розовой джакузи и зеленоватым гарнитуром под мрамор. На кухне бытовая техника, дорогая и самая современная, резной буфет конца прошлого века.

В алькове стояла инкрустированная полудрагоценными камнями кровать с водным матрасом, заказная итальянская мебель с подсветкой, по стенам великолепные картины импрессионистов. Вещи, без которых можно прожить, даже не зная об их существовании, но, с другой стороны, необходимые вещи. Необходимые для того, чтобы почувствовать себя женщиной с большой буквы и снять лишние комплексы.

Есть такая притча. Старик булочник спрашивает моряка, почему тот не боится каждый день отправляться в море, ведь в нем погибли его отец, его дед, его прадед. Моряк спрашивает булочника: «А где умер твой отец?» — «В кровати» — «А дед?» — «В кровати» — «А прадед?» — «В кровати» — «Так почему ты не боишься ложиться в нее?». Вроде бы не очень похоже на мой случай, но, с другой стороны, в старых домах умирали один за другим дряхлые или, наоборот, молодые родственники, и никто по этому поводу дома не бросал. Значит, у меня теперь есть полноценная наследственная квартира.

Я всегда мечтала иметь такую собаку, такую машину, такую мебель, такую квартиру, такие кольца и браслеты. Я была почти счастлива. Жаль только, что не было Кати. Она была очень расчетлива и скупа, но любила меня, а терять человека, любящего именно тебя, всегда очень тяжело, даже если ты не отвечаешь ему взаимностью. Но я ее любила. И даже немного жалела. При всей ее красоте, уверенности в себе и деньгах чего-то в ней не хватало. Наверное, того, что есть в моем отце, — безоглядной порядочности.

Сразу, как только узнала о смерти Кати, я написала заявление об отпуске за свой счет. Если учесть, что за несколько лет работы в нашем заводоуправлении, где я командовала уборщицами и ругалась с сантехниками и электриками, все знали друг о друге все, что надо и особенно что не надо, то моим горем по случаю смерти тетки прониклись и сказали, чтобы я написала заявление без конкретной даты выхода на работу. Когда почувствую, что могу, тогда и выйду.

Острого желания осчастливить своим появлением проходную железобетонного комбината я пока не испытывала, поэтому занималась тем, что потихоньку перевозила свои вещи от мамы, гуляла с собакой и осваивала новый автомобиль.

Ежедневные гулянья вокруг окрестных домов помогли мне познакомиться со всеми соседками. Со мной теперь здоровались и молоденькие мамашки с малышами в колясках, и старушки, считающие, что их ежедневные неспешные прогулки вернут им потерянное в жизни здоровье.

Люди в нашем и соседних домах жили по многу лет, и можно было услышать, как двое или трое прогуливающихся обсуждают семейные проблемы хозяев «того серого дога» или ссору молодоженов «у той спаниельки, которую владельцы считают элитной, а на самом деле у нее левая передняя косолапит».

Я поздоровалась со здоровенной пожилой теткой, выгуливающей облезлое и перекормленное животное, которое смутно напоминало пуделя. Стерва и ее собака были знакомы. Мне казалось, что стоит остановиться на секунду и тетка сразу же начнет жаловаться на погоду, политику и низкую пенсию.

Собачники обычно по утрам выбегали с четвероногими мучителями на очень короткий срок. Вечером они, наоборот, степенно выгуливали предмет своей гордости, здороваясь со знакомыми, а иногда, подолгу сидели в сквере, обсуждая, в каком магазине собачье питание дешевле или как можно дороже продать щенков.

Особенную радость при встрече испытывали собаки. Стерва была хороша тем, что любая из них, даже самая плюгавая, чувствовала себя рядом с ней полноценным псом. Это я не сама до такого сравнения додумалась, это я вспомнила Эллочку-людоедку у Ильфа и Петрова, рядом с которой мужчины считали себя гигантами в прямом и переносном смысле. Наверное, рядом со мной тоже любой пьянчужка мнит себя Казановой. Зря, я хоть и хромая, но считаю, что еще ничего… на многое способна. Только вот мужчины об этом не догадывались, а самой сказать тому, кто мог бы понравиться, мне не приходилось.

Прошло две недели после похорон. Я уже практически переехала в Катину квартиру и сегодня решила перевезти от мамы книги. Стерва крутилась у ног, мешала складывать их в коробки. Мама сидела на кухне обиженная. То она постоянно говорила мне, что жить вместе в таких условиях невозможно, это мешает нормальному отдыху и развитию личных отношений с противоположным полом, а то второй день дулась как мышь на крупу.

Стерва, кивая новой заколкой с синим бантиком, которой я закрепила ее длинную челку, влезла в коробку, укусила коричневый тисненный золотом том Аполлинера, получила за это по мохнатой попе и взвизгнула. Мама тут же явилась в комнату наводить порядок. Она взяла Стерву на руки утешать… В дверь позвонили.

Мать пошла открывать и вернулась с Григорием.

Может, в Катиной квартире он смотрелся гармонично, но в нашей выглядел как молодой премьер-министр, навещающий землянки простых шахтеров. Григорий встал посреди комнаты, посмотрел на пустые книжные полки, на стопку белья в углу дивана.

— Настя, мне надо с тобой поговорить. Насчет квартиры.

Мама поставила Стерву на пол и, казалось, навсегда уселась в кресло, не собираясь его покидать никогда. Григорий сделал какой-то полупоклон в ее сторону и присел на диван.

— В принципе, мне все равно, с кем обсуждать этот вопрос. Я хочу купить у вас квартиру Кати. Только квартиру. Мне она дорога как память. Район тоже очень нравится, и вообще я привык туда ездить. Все остальное остается Насте. Я дам большую цену, вы сможете купить трехкомнатную и поменять вот эту халабуду на нормальную квартиру. Так даже лучше. Твоя мама, Анастасия, еще молодая, мало ли как жизнь обернется.