Президентский полк - Феликс Меркулов Страница 3

Но он и понятия не имел, насколько плохо.

…Штурм Грозного, предпринятый одним ишаком, министром обороны Грачевым, с одобрения другого ишака, президента России Ельцина, обернулся для Асланбека двойной трагедией — родины и семьи. В дом на площади Минутка, в котором жили дядя Асланбека и две сестры с детьми, попала бомба, пробила перекрытия и взорвалась в подвале, служившем бомбоубежищем. Все погибли. При первой возможности Асланбек вылетел в Грозный. Когда он вернулся, его черные волосы были словно бы припорошены несмываемым серым пеплом.

— Рахиль, я только сейчас понял, что я чеченец, — сказал он. — Я не знаю, чем помочь моему народу.

— Я знаю, — ответила она. — Я все сделаю.

Через две недели она велела мужу одеться по-дорожному, закутала маленького Вахида и на своей «Ниве» отвезла их на пересечение Московской кольцевой автодороги и Каширского шоссе. На стоянке, где, как усталые слоны, теснились трейлеры дальнобойщиков, показала на шесть одинаковых «КамАЗов» с огромными серебристыми фурами:

— Дальше поедем на них.

— В Грозный? — догадался Асланбек.

— Да, дорогой, в Грозный.

— Что в фурах?

— Лекарства, продукты, одеяла, палатки. Не хочешь спросить, почему я взяла Вахида?

— Нет, — ответил Асланбек. — Я понял.

Национальность Вахида была постоянной темой споров в их семье, не слишком, впрочем, серьезных. В свидетельстве о его рождении стояло «чеченец». Но у евреев все не как у людей. Национальность ребенка определялась не по отцу, а по матери. В Израиле Вахид считался бы более евреем, чем тот, у кого еврей отец. Асланбек этого не понимал и понимать не желал. Как это может быть? Отец чеченец, а сын еврей?

Самого Вахида его национальность интересовала куда меньше, чем компьютерные «стрелялки». На прямой вопрос отца, кем он себя считает, Вахид немного подумал и спросил:

— А кем быть лучше?

Когда об этом рассказали Илье Марковичу, тот лишь развел руками:

— А вы спорите. Конечно, еврей.

— Ладно, немного еврей, — неохотно согласился Асланбек. — Храбрость чеченца и ум еврея — это хороший вариант.

— А если получится наоборот? — спросила Рахиль и засмеялась, глядя на озадаченное лицо мужа.

Но сейчас было не время для шуток.

— Да, дорогой, — подтвердила Рахиль. — Ты правильно понял. Потому что он чеченец.

Асланбек с благодарностью посмотрел на жену. Он был тронут.

«КамАЗы» разгрузили во временном лагере беженцев. И сразу, не заезжая в Грозный, выехали в Москву. На границе со Ставропольским краем колонну обогнали три черных джипа «гранд-чероки» и перегородили дорогу. Из джипов вышли несколько вооруженных людей в камуфляже. Один из них, с рыжей бородой, в темных очках, церемонно приветствовал Асланбека и передал приглашение президента Дудаева. Президент хочет лично поблагодарить его за щедрую помощь героическому народу Чечни. Это был Муса — советник Дудаева, ставший с началом войны начальником его контрразведки, одной из самых влиятельных и зловещих фигур в окружении генерала.

Асланбек сухо ответил, что не хочет отвлекать президента от его многотрудных обязанностей.

— Тогда я благодарю тебя от имени президента. Я был несправедлив к тебе. Теперь я вижу: ты наш человек, — важно произнес Муса и снял очки, открыв холодные, немигающие глаза. Он дал Асланбеку карточку с контактным телефоном, по которому тот может позвонить, если у него возникнут проблемы, еще раз поблагодарил и уехал.

От этой встречи у Асланбека осталось тяжелое чувство. Ему очень не понравилось, как Муса смотрел на Вахида. После этого разговора в душу его холодной змеей заполз и поселился там страх. Он боялся не за себя. Он боялся за жену и сына. Рахиль и Вахид — это все, что осталось у него в жизни. И еще маленькая Чечня, родина, неизбывная боль.

О гибели российского самолета Су-24 Асланбек Русланов услышал по радио, когда ехал на своей «тойоте-королле» в Шереметьево-2, где должен бы встретить человека, прилетающего вечерним рейсом из Стамбула. Как и все поступающие из Чечни известия, оно оказало на Асланбека гнетущее действие.

Трагедия атомной подводной лодки «Курск» потрясла всю Россию. В Чечне даже по официальным данным каждые два месяца погибало столько же русских, сколько их было на «Курске», и никого это не ужасало. А сколько гибло чеченцев, об этом не знал никто.

Среди сообщений о взрывах радиоуправляемых фугасов, нападениях на российские автоколонны и бесконечных зачистках особенно болезненно Асланбек воспринимал замелькавшие в последнее время на сайте «Кавказ-Центр» в Интернете известия о казнях чеченцев, сотрудничавших с федеральными властями:

«Борцы за свободу Ичкерии привели в исполнение приговор Шариатского суда в отношении главы оккупационной администрации села Гехи. Он был убит в собственном доме вместе с российским офицером, который был в гостях у национал-предателя…»

«В течение последних двух суток но приговору Шариатского суда было казнено пять национал-предателей…»

Как и все, кто успел пожить в советские времена, Асланбек Русланов хорошо умел читать между строк. Появление термина «национал-предатели» рассказало ему о ситуации в Чечне больше, чем могли бы рассказать аналитические обзоры. Это было невольным и очень красноречивым свидетельством того, что борцы за независимость Ичкерии теряют поддержку в Чечне. Люди устали от войны, они уже ни во что не верят. Казни «национал-предателей» были отчаянной попыткой отвратить чеченцев от сотрудничества с пророссийской администрацией.

В недрах войны за независимость прорастали ядовитые зерна гражданской войны. Это и было для Асланбека самым болезненным. Страшно было даже представить, какая резня начнется, если победу одержат сепаратисты. Слабым и очень двусмысленным утешением было лишь то, что победу они не одержат, хоть и объявили командиром всех моджахедов не кого-нибудь, а самого Мухаммада Ибн Абдуллаха, пророка великого Аллаха.

Асланбек Русланов не был верующим человеком. Как и для большинства образованных людей, образ Всевышнего ассоциировался в его сознании с понятиями совести и надежды. И потому в особенную ярость его приводило насильственное внедрение в быт чеченцев ислама самого агрессивного, ваххабитского толка. И чем хуже шли дела у боевиков, тем чаще поминали они имя Аллаха. Слушая выступления по радио и читая заявления на интернет-сайте «Кавказ-Центр» Басаева, Хаттаба и других амиров «Высшего военного Маджлисуль Шура», как называли себя полевые командиры, можно было подумать, что это говорят не бывшие партийные функционеры и исполкомовские чиновники, а как минимум докторанты Исламского университета в Медине.

Ислам, его суннитская ветвь, начал проникать в Чечню из Дагестана и лишь к началу девятнадцатого века стал господствующей религией. Старые люди находили в нем утешение от тяжелых житейских невзгод, для более молодых, родившихся и выросших при советской власти, это была всего лишь форма. Так положено. Раньше было положено ходить на демонстрации, теперь положено ходить в мечеть и совершать намаз.