Та, что правит балом - Татьяна Полякова Страница 3

Мы пьем вино прямо из бутылки, передавая ее друг другу, сидясреди разбросанной одежды. Идею пить из горлышка когда-то подкинула я, и Рахмановстал проделывать это с таким бравым видом, будто воображал, что рушит всетрадиции и устои, эдакий революционер, плюющий на общественное мнение.Подозреваю, он собой гордился. К моему дурному влиянию следует отнести такжепривычку произносить «салют» вместо «здравствуйте» и еще два десятка испанскихслов, которые он употреблял зачастую не к месту, зато сразу становясь похожимна Зорро, а также восхищение Че, которое я всерьез не принимала. В Рахмановебыло столько же романтизма, сколько во мне иллюзий, то есть, говоря попросту,не было вовсе.

Мой любовник обладал не только потрясающей внешностью, но ибезусловным шармом. И законченным придурком также не являлся, так что дамы внем души не чаяли. Ник утверждал, что у него три или четыре любовницы, не считаяменя, и девиц, что пока еще только ждали своей очереди. В общем, мне, считай,повезло, раз наш красавец обратил на меня внимание.

Рахманов сделал еще глоток, поцеловал меня и сказал счувством:

— Обожаю тебя.

На такие заявления я никогда не реагировала. Они вроденадоевшей рекламы — ты ее слушаешь, но тебе наплевать. Уверена, он произноситсвои слова не задумываясь, как я не задумываюсь, пропуская их мимо ушей.

В общем, мы идеальная пара. Рахманов иногда любитпорассуждать на эту тему, хотя и мне, и ему известно доподлинно: он с легкостьюизбавится от меня в самом что ни на есть конкретном физическом смысле, еслиусмотрит в том выгоду. Хотя я не исключаю возможности, что немного повздыхает,произнесет что-то сентиментальное и не лишенное мудрости. И даже, может быть,начнет посещать мою могилу с красной розой в руке, сделав также визит чем-товроде ритуала, как игра в карты по пятницам в клубе или утренняя пробежка посубботам. Дамам сей ритуал наверняка придется по душе: «Ах, он все ещеоплакивает былую любовь…» Черт, куда это меня занесло с моими мыслями? Мнесейчас надлежит быть счастливой, скакать рядом резвой козочкой, заглядываяРахманову в глаза, и таять под его нежным взором.

— Ты хмуришь лоб, — вдруг сказал он. —Неприятности?

Я торопливо растянула рот до ушей. «Неприятности бывают улюдей, живущих нормальной жизнью, — хотелось ответить мне. — Вчеравсе было хорошо, а сегодня сломала каблук или кошелек свистнули — вот она,неприятность. Одно состояние посредством сравнения отличается от другого. Приятностейв моей жизни не было давным-давно, так что смело можно сказать, чтонеприятности начисто отсутствуют».

— Скучала без меня? — прошептал он мне на ухо,привлекая меня к себе.

— Конечно, — вздохнула я.

— Почему не позвонила?

— Мы это уже обсуждали.

— По-моему, твоя пресловутая скромность граничит сгордыней, — усмехнулся он.

— Помнится, ты хвалил меня за отсутствие назойливости идаже называл редкой девушкой. Надо полагать, все прочие замучили тебя звонками,так какого хрена уподобляться?

— Я улетаю на несколько дней, — серьезно заявилон.

— Далеко?

— Как сказать…

— Ясно. — Я помедлила и все-таки спросила:

— Что с Машкой?

Разумеется, мне следовало печалиться, что любимый отбывает внеизвестном направлении, а не лезть с вопросами такого сорта. Но сдержаться яне могла. Против обыкновения, он не нахмурился, тем самым намекая на моюневыносимую бестактность, напротив, на его физиономии расцвела лучшая в миреулыбка.

— У меня хорошая новость, и я подумал, что ты должнауслышать ее от меня. Ты знаешь, твою подругу завтра переводят в санаторий.., тоесть это, разумеется, не совсем санаторий.., в общем, ты поняла.

— Я смогу ее увидеть? — спросила я, сглотнувподкативший к горлу ком.

— Сможешь, — вновь улыбнулся он. — Я договорился.Они остановятся в кафе на выезде из города, юго-западное направление. Кафеназывается «Терек», у тебя будет минут пятнадцать, парни не станут мешать.Примерно в 12.30 они подъедут…

— Спасибо, — пробормотала я, обнимая его, и едване разревелась, хотя слезливости в себе ранее не замечала.

— Перестань, ты же знаешь, как много я готов для тебясделать.

Реветь сразу расхотелось, и благодарность куда-тоиспарилась, потому что Машка оказалась в психушке не без его участия.

— Спасибо, — еще раз сказала я, а он посмотрелкак-то странно, отвел глаза.

— Тони хотел ее видеть.

— С какой стати? — нахмурилась я. — Он еебросил.

— Ты слишком строга к парню, — перебилРахманов. — Он переживает. Не знаю, почему они расстались, но уверен, еговины в том нет.

На самом деле Тони бросил Машку, когда узнал, что онанаркоманка. Рахманову об этом, скорее всего, известно, но если есть желаниеповалять дурака…

— Значит, он тоже там будет?

— Наверное. В санатории ее можно будет навещать,кажется, раз в месяц, я уточню позднее…

— Как долго она там пробудет? — спросила я, хотязнала, что вопрос этот задавать не стоило.

— Ты же понимаешь, и такое решение вопроса стоило мненемалых сил…

Разумеется, я знала. Только неизвестно, намного ли лучшетюрьмы этот санаторий, в который Машку к тому же упрячут на неопределенноевремя.

Ближе к полуночи Рахманов ушел, а я еще долго бродила поквартире, отмеряя нервными шагами три метра в одну сторону и пять в другую,изводя команданте бессмысленными вопросами. Иногда я вдруг замирала, уставясь впол, и начинала что-то быстро-быстро говорить, потом вновь принималасьдвигаться, точно животное в клетке, которое все никак не желает смириться сочевидным фактом, что вольная жизнь в прошлом, а действительность — это узкоепространство от стены до стены. Я придумывала, что скажу Машке, нервничала,сбивалась… На самом деле я просто боялась этой встречи. Боялась увидеть в ееглазах презрение или равнодушие, что еще хуже.

— Главное, вытащить ее оттуда, — саму себяуспокаивая, пробормотала я под конец, и команданте со мной согласился.