Imprimatur - Рита Мональди Страница 3

Присланные Барджелло [6]стражи порядка появились на нашей улице ближе к вечеру, я как раз приноравливался запалить факел для освещения вывески постоялого двора, где служил. Они кричали, размахивали руками, давая понять прохожим и зевакам, что тем надлежит разойтись по домам. С собой у них были доски, молотки, цепи, огромные гвозди и все, что полагается для подобных случаев. В общем, вели себя так, что не приведи Господь. Поравнявшись со мной, капитан гаркнул:

– Марш в помещение! Никого не выпускать!

Только я соскочил с табурета, на который взгромоздился, как чьи-то руки грубо втолкнули меня в дом, уже оцепленный мрачными сбирами. Я вконец растерялся, а опамятовался, лишь когда увидел собравшихся вместе постояльцев нашего заведения, известного как постоялый двор «Оруженосец» с улицы Орсо. Что-то сверкнуло, словно вспышка молнии, озарив все вокруг, и привело меня в чувство.

Как всегда ввечеру, наши постояльцы числом девять прохаживались по сеням и двум столовым первого этажа, делая вид, что чем-то заняты, а на самом деле ожидая ужина и прислушиваясь к игре на гитаре молодого француза Робера Девизе.

– Пустите меня! Как вы смеете! Не прикасайтесь ко мне! Я не могу находиться взаперти! Мое здоровье в отменном состоянии! В отменном! Вам ясно? Дайте пройти, черт возьми!

Испускавший эти крики человек (я едва мог разглядеть его за лесом пик, выросшим на его пути) был не кто иной, как отец Робледа, испанский иезуит. Судя по виду, он был охвачен паникой: задыхался, шея покраснела и раздулась, а вопли напоминали поросячий визг.

Шум перебранки наверняка был слышен не только на нашей улице, но и на прилегающей к ней небольшой площади, которая вмиг опустела. Заметив это, я обратился к торговцу рыбой и двум прислужникам из соседнего трактира, наблюдавшим за происходящим:

– Нас заточают!

Я старался привлечь их внимание, но они остались безучастны. Из-за угла выглядывали торговец уксусом и продавец прессованного снега, окруженные детворой, чьи голоса за мгновение до этого звенели на всю улицу.

Тем временем мой хозяин г-н Пеллегрино де Грандис установил на пороге нашего заведения столик, а капитан, затребовавший до того список постояльцев, приступил к перекличке.

– Отец Хуан де Робледа из Гранады.

Поскольку мне еще не доводилось присутствовать при закрытии на карантин – я не имел о нем ни малейшего понятия, – поначалу мне пришло в голову, что нас всех собираются задержать и препроводить в тюремный дом.

Рядом со мной раздался шепот Бреноцци, уроженца Венеции:

– Н-да, вот так переплет!

– Отец Робледа, – нетерпеливо повторил капитан. Схватившись с вооруженными стражниками, иезуит упал.

Поднявшись и удостоверившись, что все выходы перекрыты, он поднял было свою волосатую руку, но его тут же оттеснили. Святой отец прибыл к нам из Испании несколько дней назад и с тех пор не переставал подвергать наш слух тяжелым испытаниям.

– Аббат Мелани из Пистойи, – уткнувшись носом в список, выкрикнул капитан.

Словно белые птицы, в темноте взметнулись вверх кружева, согласно французской моде выпущенные из-под обшлагов самого недавнего нашего постояльца, стоило ему заслышать свое имя, а его маленькие треугольные глазки сверкнули подобно стилетам. Иезуит ни на йоту не посторонился, когда Мелани спокойным шагом прошествовал в нашу сторону. Надо сказать, что именно аббат заварил всю эту кашу, подняв тревогу. А дело было так.

Утром со второго этажа донеслись его крики, услышанные всеми. Мой хозяин, быстро-быстро перебирая своими длинными ногами, бросился наверх. Но на пороге большой комнаты, обращенной окнами на Орсо, замер. В ней проживали два наших постояльца: г-н де Муре, пожилой французский дворянин, и сопровождавший его Помпео Дульчибени, уроженец Марша. Г-н де Муре, имевший привычку к ножным ваннам, сидел в кресле, опустив ноги в лохань, однако на этот раз поза его была не совсем обычной: он как-то криво откинулся на спинку, а руки бессильно свесились вниз. Аббат Мелани был рядом и придерживал верхнюю часть его туловища, судя по всему, пытаясь вернуть его к жизни. Пока он расстегивал ворот сюртука француза, тот неподвижно уставился на что-то за спиной своего спасителя и как будто буравил Пеллегрино своими большими удивленными глазами, издавая нечленораздельные звуки. Пеллегрино обратил внимание на то, что аббат вовсе не звал на помощь, а громко и горячо о чем-то допытывался. Он говорил по-французски, и поэтому мой хозяин ничего не понял, однако у него сложилось впечатление (позднее он поделился им с нами), что, помогая старику, Мелани как-то очень уж энергично тряс его, и потому Пеллегрино устремился к несчастному, дабы спасти его от чрезмерного приложения сил. Тогда-то г-н де Муре и пролепетал предсмертные слова, давшиеся ему с таким трудом: «Ах! Так это правда!» Он простонал их по-итальянски, после чего навеки умолк. Взгляд его все еще был прикован к содержателю постоялого двора, а изо рта уже вытекала струйка зеленой слюны. Так он и отошел в мир иной.

– Старик, es el viejo [7], – прошептал на смеси итальянского и испанского отец Робледа, исполнившись ужаса и задыхаясь, стоило нам услышать из уст двух переговаривающихся между собой вполголоса стражей порядка «чума» и «запереть».

– Кристофано, лекарь и хирург из Сиены! – выкрикнул капитан.